Кавказ: два мира — две культуры

Под вывеской «государства» на Северном Кавказе выступает коррумпированная триада из бюрократии, силовиков и финансистов с примкнувшим к ней криминалом. Разочарованные народы кавказских республик, отчуждённые от социальных лифтов и возможностей развития, строят различные формы самоорганизации — такие, как казачьи общества и горские джамааты. Зачастую в них провоцируются конфликты и радикализм. Социальная апатия наращивает криминализацию. Где выход из этого заколдованного круга?

Об этом — в выступлении главного редактора «Кавказской политики» Максима Шевченко на заседании Общественного совета СКФО 14 марта 2013 года.


На Кавказе сегодня параллельно существуют два общества — так называемых сильных людей, маскирующихся под понятие «государство», и всех остальных, решающих свои социальные, экономические, конфессиональные вопросы, кто как может, умеет и понимает.

Такая ситуация — по всей России. Но на Кавказе, с его естественными демократическими традициями народного самоуправления (не в меньшей степени присущими в прошлом и русскому народу, но утраченными им в ходе ХХ века), эта ситуация приводит к наиболее болезненным и трагическим последствиям.

Сильные люди — это имеющие отношение к триаде бюрократии, силовых структур и так называемых финансовых институтов. Они органично дополняются криминалом, имеющим конструктивные, деловые и плодотворные отношения со всеми тремя головами неоимперского орла.

Сильные люди существуют в пространстве бюджетных инвестиций, силовых операций, номенклатурных комбинаций. Их власть «на местах» почему-то считается властью государства. Хотя практика и реалии их деятельности, по преимуществу, вроде бы, подпадают и под УК, и под другие запретительные и карательные Законы государства.

Де-факто это давно уже власть кланов, семей, группировок и т.д.

Система отношений подавляющего большинства этих людей строится на связях, которые нельзя уже называть просто коррупцией — это такая система управления, которая принципиально исключает любые формы демократического развития общества как угрожающие внутренним процессам финансового и человеческого обмена в этой среде.

Не все из этих «сильных людей» хотят находиться в такой позиции по отношению к обществу, к людям — это зачастую противоречит их моральным и этическим позициям. Но они вынуждены поддерживать правила игры — иначе их творческая энергия и этическая позиция неизбежно приведет их к конфликту со средой власти, то есть, с триадой «бюрократия-силовики-финансисты» вкупе с криминалом, в рамках которой они вынуждены жить и работать.

А это — и таких примеров немало — может привести и к трагическому исходу. Убийство, избиение, посадка в тюрьму оппонента и конкурента по инспирируемым в рамках сговора, порой клеветническим обвинениям стало в некоторых регионах трагической и не расследуемой никакими органами ВД практикой экономической и политической жизни.

Все остальные — это люди, налаживающие свою жизнь, зачастую, не благодаря, но вопреки так называемым органам госвласти (триаде и криминалу).


Конечно, в разных регионах Кавказа по-разному…

Но, в целом, развитие общества во всех его сегментах (экономика, культура, институты самоуправления) прямо враждебно сложившейся во многих регионах системе не власти, но ВЛАСТВОВАНИЯ, господства «сильных людей».

Невозможность для существенных групп населения нормальной реализации аспектов развития (экономического, социального, культурного, конфессионального, политического) в рамках декларуемого правового и конституционного поля приводит не просто к неверию в эффективность институтов власти, но и к их прямому отрицанию, в лучшем случае, презрительному игнорированию.

Люди ищут альтернативу социальным и политическим схемам, дискредитированных коррумпированной властью триады и криминала. Тут и возникают альтернативные схемы социальной самоорганизации — этнические или религиозные.

С этой точки зрения, считаю, нет разницы между попытками самоорганизации жизни в казачьих станицах или горских джамаатах.

Разница в том, что казачья верхушка, как правило, связана с властью на местах через наделение ее землей как якобы лидеров казачьих обществ. Потом, в обход интересов станичников, земля сдается в субаренду заезжим инвесторам, что часто приводит к межэтническим конфликтам.

Фактически, казачья верхушка, действующая на основании актов о реабилитации казачества, превращается в своего рода землевладельцев-капиталистов, торгующих землей за спиной и от имени казачества. То есть — в составляющую часть «сильных людей» Кавказа.

Горские джамааты в большей мере оппонируют коррумпированным элементам во власти, поскольку их лидеры, в отличие от атаманов, нелегитимны в глазах власти («сильных людей»).

Такая ситуация предоставляет большие возможности радикалам и террористам всех мастей и национальностей. Способы мобилизации самые разные — от религиозного джихадизма (в исламском сегменте) до радикального национализма (в русском сегменте).

И рассматривать успех проповеди апологетов терроризма только в идеологическом, дискурсивном срезе (не те книги читают, не тех проповедников слушают) — не только не верно, но и опасно.


Возьмем трагический пример Горного Дагестана.

Унцукульский район — села Гимры и Балахани, выходцы из которых печально известны по хронике террористической деятельности.

Чудовищны злодеяния некоторых членов терррористического подполья. Казалось бы, радикальная идеология проникла в эти села — что еще объяснять?

Но разобраться стоит. Энергетический каскад привел к затоплению садов, выращиващихся столетиями. Эти сады были главным источником дохода, и немалого, жителей окрестных сел.

Компенсация была получена разовая, с затяжками, с унижениями, и ни в коей мере не восполнила потери людьми привычного дохода и связанного с ним социального статуса.

Плюс Гимринский тоннель, который стал символом коррупционного строительства и распила, как, впрочем, и весь Автодор Дагестана.

По словам гимринцев и балаханинцев, добиться справедливости ни у местных, ни у федеральных властей они не могли. И это все было на фоне стремительного и открытого для лицезрения всех слоев дагестанского общества обогащения узкого слоя дагестанских элит, причастных к «триаде» и криминалу.

Годовые КТО, обстрелы лесов, поджог лесов вокруг Балахани, о котором сейчас сообщают из Дагестана — не только не решают ситуацию, а усугубляют ее.

Социальная апатия, резкое падение уровня жизни и неверие в законное решение социально-эконмических проблем, безусловно, способствуют усилению влияния террористов.

Хотя уверен, что сочетание модернизации (строительства каскада ГЭС и затопления плодородных земель) и нормальных плановых мер по созданию новых форм деятельности для населения, возможно, частичного переселения людей — резко снизило бы социальное и политическое напряжение.

При нынешней системе управления, при наличии двух обществ — это практически невозможно. Одна надежда — на федеральный центр.

Но я напомню ситуацию с Карамахи, известным «ваххабитским» центром в конце 90-х. Его лидеры отказывались иметь дело с местной дагестанской властью, отказывая ей в порядочности, но буквально умоляли о том, чтобы федеральный центр обратил на них внимание.

Итогом был приезд Степашина и безусловное снятие им ситуации напряжения. К сожалению, вторжение бандитов с территории Чечни в Дагестан привело к иному развитию событий — кровавой и не спровоцированной исламскими джамаатами зачистке сел Кадарской зоны, последствия чего мы пожинаем до сих пор…

И так везде — где не начнешь исследовать корни терроризма, там везде, помимо эха Чеченской войны, присутствия радикальных форм религиозной или национальной проповеди, — несправедливый отъем земель, разорение бюрократией богатых колхозных или совхозных (в прошлом) хозяйств, выкачивание денег из населения с помощью финансовых пирамид и террористическое господство криминальных структур, сливающихся в глазах народа с силовиками.


Здесь инициатива должна, безусловно, исходить от федеральной власти.

Еще раз скажу то, что говорил всегда — главным союзником полномочного представителя президента РФ, да и самого Президента на Кавказе является не слой правителей разного уровня, шантажирующий власть, а народ, пытающийся создавать собственные параллельные структуры управления, старающийся жить не «по закону» (который никем не соблюдается, но служит предлогом для рейдерских или репрессивных действий), а «по совести» — по согласию на основе групповой, религиозной или этнической этики, проверенной веками.

Этот народ пока еще имеет значительный ресурс доверия к федеральной власти.

Журналисты Кавказа сообщают нам об этом постоянно. Но их убивают и будут продолжать убивать. Профессия журналиста на Кавказе — одна из самых опасных.

Считаю, что именно федеральная власть должна взять под свою защиту даже критикующих ее, оппозиционных, неприятных ей журналистов. Они — союзники тех, кто хочет утверждения норм демократии, справедливости, свободы, вроде бы прописанных в Конституции, но не слышимых и не видимых на Кавказе.

Таким образом, хочу поддержать подпреда Президента: главным фактором победы над сложившейся системой является союз федеральной власти и институтов гражданского общества — как традиционных, так и привнесенных извне — во всех территориях Кавказа.

Еще раз призываю к созыву под эгидой полпреда Кавказского гражданского форума, в котором приняли бы участие в том числе и оппозиционные местным криминализованным органам власти, но желающие жить в конституционном, правовом и гражданском поле РФ, а потому союзные Президенту и его Представителю, политические, общественные, национальные и религиозные движения и организации Кавказа.