Корнилов Лавр Георгиевич

Корнилов Лавр Георгиевич (1870–1918) - Генерал от инфантерии. Верховный главнокомандующий России (июль — август 1917 года) в Первой мировой войне 1914–1918 годов.

Родился первый вождь белого воинства в семье отставного хорунжего станицы Каркаралинской Сибирского казачьего войска в небольшом тогда городке Усть-Каменогорске (ныне Казахстан).

Отец Егор Корнилов был служилым сибирским казаком с Горькой линии на Иртыше. Он прослужил на коне четверть века и сумел получить первый офицерский чин хорунжего. Выйдя в отставку, он поселился в Каркаралинской, став писарем волостной управы. Мать была простой казашкой из кочевого рода аргын.

После окончания Гражданской войны долго писалось, что белый вождь Корнилов происходил из семьи царского чиновника, замалчивая его казачье происхождение.

Лавр Корнилов получил другое написание отчества тогда, когда в его офицерском послужном списке кто-то из старших начальников заменил простонародным «Егорович» на более благозвучное «Георгиевич».

Отцу с его положением чиновниках класса по Табелю о рангах с большими трудами удалось устроить сына в Омский кадетский корпус. Лавр Корнилов рано понял, что в жизни ему придётся пробиваться вперёд самому. И потомственный сибирский казак закончил корпус с наивысшим баллом среди однокашников, а потому имел право выбора училища.

Он выбрал Михайловское артиллерийское училище. Отец, отставной казачий хорунжий, подарил ему вместе с напутственным словом книгу «Собрание писем старого офицера своему сыну», на титульном листе которой чётко подписал: «Кому деньги дороже чести — тот отставь службу. Пётр Великий». Эти слова стали жизненным девизом Лавра Георгиевича до его последнего дня.

…Михайловское артиллерийское училище он закончил в 1892 году, и тогда же подпоручиком начал армейскую службу в Туркестанской артиллерийской бригаде. Через три года, став уже поручиком, Корнилов сдал экзамены в Николаевскую академию Генерального штаба, из которой выпустился в 1898 году в числе первых с малой серебряной медалью и чином капитана досрочно.

Корнилов выбрал для своей новой службы Туркестанский военный округ. Он начал работать в разведывательном отделе его штаба. Первой его заграничной командировкой стал Афганистан, откуда Лавр Георгиевич вернулся с чертежами крепости Дейдани, которую англичане устроили вблизи границ России. Затем последовали командировки в Восточную Персию и китайскую Кашгарию. Успешно действовать разведчику помогало знание нескольких восточных языков.

…С начала Русско-японской войны Корнилов оказывается в Маньчжурии старшим офицером штаба 1-й стрелковой бригады. Здесь он совершает подвиг, за который был награждён орденом Святого Георгия 4-й степени. Дело обстояло так.

Во время сражения под Мукденом, когда русская армия дезорганизованно отступала, под угрозой полного окружения оказались три арьергардных полка — 1-й, 2-й и 3-й стрелковые. Корнилов возглавил их и вывел из окружения, прорвав вражеское кольцо ударом в штыки. При этом он проявил бесстрашие и командирскую распорядительность. Вместе с корниловскими стрелками из окружения вырвался и ряд других частей.

После Японской войны полковник Л. Г. Корнилов — военный агент (атташе) в Китае, в Пекине. Четыре года он опять работал на военную разведку российского Генерального штаба.

Затем он назначается командиром 2-го отряда Заамурского корпуса пограничной стражи, охранявшего Китайскую Восточную железную дорогу (КВЖД) и промышленные предприятия в её зоне. Отряд состоял из двух пехотных и трёх конных полков. Почти одновременно с назначением Корнилов получил чин генерал-майора.

В феврале 1914 года генерал-майора Корнилов принял под своё командование 1-ю бригаду 9-й Сибирской стрелковой дивизии, расквартированную на острове Русский в морской крепости Владивосток…

С началом Первой мировой войны он по мобилизации попал на фронт. Получил в командование 48-ю «Стальную» пехотную дивизию, которая в русской армии называлась ещё и «Суворовская». Об этом говорили исторические названия её полков: 189-й Измаильский, 190-й Очаковский, 191-й Ларго-Кагульский и 192-й Рымникский. Дивизия входила в состав брусиловской 8-й армии.

Начавшиеся ожесточённые бои позволили Корнилову проявить волю и умение командовать дивизией. В боях под городом Миколаевым ему пришлось выводить свои полки из окружения: сомкнувшееся кольцо австрийских войск он прорывал штыковой атакой последнего дивизионного резерва силой в один пехотный батальон. Генерал лично повёл его в рукопашный бой.

Во время зимних боёв 1914 годов в Карпатских горах, когда шла Галицийская битва, «Стальная» дивизия оказалась в числе отличившихся. Её командир получает чин генерал-лейтенанта. Его имя стало известно на Русском фронте Первой мировой войны. Генерал А. А. Брусилов в своих воспоминаниях писал о нём следующее:

«Странное дело, генерал Корнилов свою дивизию никогда не жалел, во всех боях, в которых она участвовала под его начальством, она несла ужасающие потери, а между тем солдаты и офицеры его любили и ему верили…

Правда, он и сам себя не жалел, лично был храбр и лез вперёд очертя голову…»

В апрельских боях 1915 года 48-я дивизия, вырвавшаяся в ходе наступления в Карпатах, у Дуклинского перевала попала в окружение австро-венгерских и германских войск. Вырваться из кольца удалось только одному 191-му Ларго-Кагульскому полку и батальону 190-го Очаковского полка. Но они вынесли с собой все знамёна дивизии, что давало право её восстановить под прежним названием.

Дивизионный начальник, раненый в руку и ногу, попал в плен. В июле 1916 года Лавру Георгиевичу, переодевшемуся в форму австрийского солдата, с помощью военного фельдшера чеха Ф. Мрняка, которому было обещано 20 тысяч золотых крон, удалось бежать из лагерной больницы через территорию Венгрии в Румынию, а оттуда возвратиться в Россию.

В германском и австрийском плену в годы войны находилось более 60 русских генералов, а бежать удалось только одному Корнилову, хотя попытки вырваться из плена совершались и другими людьми. Император Николай II пожаловал генерал-лейтенанту Л. Г. Корнилову орден Святого Георгия 3-й степени. В наградном приказе говорилось:

«За то, что во время упорного сражения в Карпатах на реке Дукле 24 апреля 1915 года, когда командуемая им дивизия была окружена со всех сторон превосходным в силах противником, отважно пробивался по трупам заграждавшего дорогу неприятеля, чем дал возможность частям дивизии присоединиться к войскам своего корпуса».

Генерал, бежавший из плена, стал знаменит в стране, которая вела большую войну. После этого начался стремительный взлёт Корнилова по служебной лестнице: командир 25-го стрелкового корпуса; командующий Петроградским военным округом (в марте 1917 года по распоряжению Керенского арестовал в Царском Селе императрицу Марию Фёдоровну); командующий брусиловской 8-й армией; главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта.

На всех этих постах Лавр Георгиевич стремился сохранить в условиях нарастающей революционности сохранить боеспособность и организованность войск, поддержать воинскую дисциплину в частях, ограничить деятельность солдатских комитетов и комиссаров Временного правительства.

Глава кабинета министров А. Ф. Керенский, видя, что власть уходит из его рук к Советам, решил назначить популярного в России генерала от инфантерии Корнилова с «трудовой, казачьей родословной» Верховным главнокомандующим и тем самым поправить дела на фронте. Такое решение состоялось 19 июля 1917 года. Так сибирский казак оказался во главе вооружённых сил России в Первой мировой войне. В газетах его называли «первым солдатом революции».

Однако уже вскоре Лавр Георгиевич убедился в полной несостоятельности Временного правительства. В конце августа он предпринял попытку создания Петроградской Отдельной армии, чтобы навести порядок в разложившемся столичном гарнизоне и хоть как-то изолировать Кронштадт, который уже давно подчинялся только решениям своего Центробалта.

Участниками этой акции вместе с ним оказались премьер Керенский и военный министр, он же недавний эсер-террорист Борис Савинков. Но в решающую минуту они «ушли в сторону», а Керенский объявил Верховного главнокомандующего «мятежником».

Корнилов со своими ближайшими помощниками и соратниками, среди которых были генералы Деникин, Лукомский, Марков, Эрдели и Романовский, оказался в Быховской тюрьме под следствием. Керенский же таким тактическим «ходом» политика сумел продлить существование своего правительства «временных» на два месяца. Заключённых охраняли солдаты Георгиевского батальона и лично преданный Корнилову Текинский конный полк из всадников туркменского племени теке.

После Октября стало ясно, что новая власть готовит расправу над быховскими заключёнными. Бывший Верховный главнокомандующий бежит из тюрьмы под охраной Текинского полка на Дон. В пути текинцы попадают в засаду и лишаются возможности двигаться дальше. Корнилов, переодетый в крестьянскую одежду, с подложным паспортом следует дальше один и в конце декабря 1917 года прибывает в Новочеркасск…

В столице Войска Донского «под крышей» атамана Каледина шло формирование белых добровольческих частей другим Верховным главнокомандующим России — генералом от инфантерии М. В. Алексеевым. Добровольцев — офицеров, юнкеров, солдат-ударников, гимназистов старших классов — уже набиралось около трёхсот человек.

Корнилов вместе с Алексеевым начинают формировать Добровольческую армию. 27 декабря Лавр Георгиевич становится её командующим, а Алексеев — Верховным руководителем. Пополнение армейских рядов вскоре стало умаляться: Советы установили жёсткий контроль над железнодорожными станциями. Расправа с враждебно классовыми элементами в то время была короткой.

Но время от времени в Новочеркасск прибывали большие группы белых добровольцев. Это были: Славянский Корниловский ударный полк подполковника Нежинцева (500 штыков и 50 офицеров), костяк Георгиевского полка, формировавшегося в Киеве, юнкера киевских военных училищ, старшекурсники столичных Михайловского и Константиновского артиллерийских училищ.

Оружием, провиантом, снаряжением много помогал донской атаман Каледин. Оружие отбиралось у демобилизованных солдат, проезжавших по железной дороге, захватывалось у красных. Покупалось у всех, кто владел им и желал продать.

Когда кольцо красных войск сомкнулось вокруг Дона, а атаман Каледин застрелился, Добровольческая армия выступила из Ростова в поход на Кубань, по сути дела, выходя из окружения. Из 3700 её бойцов почти две трети были офицерами-фронтовиками. Поход вошёл в историю как 1-й Кубанский (Ледяной). Начинался он под знамёнами не «представителя буржуазно-помещичьего класса», а сына простого крестьянина-казака, как себя называл Корнилов.

На Кубани начались беспрерывные бои с красными войсками, которыми командовали бывший хорунжий Автономов и бывший есаул Сорокин. Тяжёлые бои проходят у села Выселки, станиц Кореновской и Усть-Лабинской. У черкесского аула Шенджий состоялось соединение с кубанскими белыми добровольцами бывшего военного лётчика В. Л. Покровского.

Корнилов принимает решение штурмовать город Екатеринодар. Добровольческая армия при полном неравенстве сил три дня, неся тяжёлые потери в людях, пыталась взять столицу Кубанской области.

Утром 31 марта (13 апреля) артиллерийский снаряд, разорвавшийся в небольшом штабном домике, лишил Добровольческую армию его командующего. Человека, который в самом начале Гражданской войны на необъятных просторах России возглавил Белое дело, не стало.

Сегодня исполняется 95 лет со дня, когда начался «Ледяной поход», или, как его еще называют, „Первый Кубанский поход“ генерала Лавра Корнилова. Тогда еще только формировавшаяся Добровольческая армия шла из Ростова-на-Дону в Екатеринодар, чтобы объединиться с кубанскими белыми отрядами. Корнилов вместе с генералом Михаилом Алексеевым рассчитывали поднять антисоветские настроения кубанского казачества и народов Северного Кавказа и сделать район Кубанского войска базой дальнейших военных действий. Но, как оказалось уже после начала похода, белогвардейцы оставили Екатеринодар.

С 27 по 31 марта, Добровольческая армия попыталась взять столицу Кубани, но понесла большие потери среди солдат. Из-за чего им пришлось отступать. Кстати, в станице Елизаветинской погиб и один из генералов – Лавр Корнилов. В его дом попала граната.

В 1991 году в станице Елизаветинской был установлен первый в России памятник белогвардейцу. Монумент возвели в честь Корнилова. Тогда, еще при советской власти, это был весьма рискованный шаг. Но чуть позже общество пересмотрело взгляд на историю, и сейчас ежегодно, в первые выходные апреля, здесь собираются потомки белогвардейцев, представители казачества, чтобы почтить память погибших солдат.

Много раз собиралась я посетить в Краснодаре место, где погиб генерал Корнилов, но, не зная точного его расположения, все откладывала, хотя, как оказалось, часто проезжала мимо. Сообщение в Интернете заставило встрепенуться: "Забвению не подлежит?" - написали под фотографиями развороченного дома, где прославленный генерал Русской армии Лавр Корнилов получил смертельное ранение в то роковое утро...

Легендарный дом этот, находящийся на окраине города, возведен был в 1912 году. Здание земледельческо-ремесленной школы экономического общества более известно, как "ферма". Сюда 31 марта (13 апреля) 1918 года в комнату, где находился генерал Корнилов, попал артиллерийский снаряд. Случилось это накануне штурма Екатеринодара... (штурм не состоялся, добровольческая армия отступила).

Нет у Лавра Георгиевича могилы - откопали его мертвого, сорвали одежду, глумились на Соборной площади Екатеринодара. После чего изуродованного до неузнаваемости отвезли на скотобойни (район современного Дома Союзов) и жгли в течение двух дней... (документ Особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков). Символическая могила (сооруженная при взятии Екатеринодара Белой армией в 1918 году) у речной кручи над Кубанью, рядом с местом, где умер главнокомандующий, также была разрушена. Как сообщили в краснодарском музее, гроб Таисии Корниловой, не пережившей известия о посмертной участи мужа и похороненной здесь же, был сброшен в реку Кубань.

Долгие годы воззвания радетелей отечественной истории разбивались о молчание или (в лучшем случае) обещания городских властей. И вот, в апреле 2011 года дело сдвинулось - взято под личный контроль главы города. Готовится проект мемориального комплекса с домом-музеем и часовней, комиссия выбирает проект памятника, городские власти расселяют обитателей многострадального дома...

И, вроде бы, можно только радоваться, но... Соседи рассказали, что в августе 2012 года выселили здешних жильцов, и с этого времени стоял дом нараспашку, с зияющими окнами, брошенной мебелью, грудами хлама и сорванными полами внутри. Прознали и начали хаживать сюда бомжи...

Случайно забредший в дом любитель родной истории начал бить тревогу - дойдя до печальника Земли Кубанской Виктора Лихоносова, излил свою боль. Писатель, бьющийся, пишущий, взывающий о сохранении бесценного наследия, выехал на место. Ужаснулся. Написал очередное письмо городским властям.

Может, после этого, а может, еще по каким неведомым причинам, в конце февраля этого года приехавшие казаки вынесли мебель и хлам, накрепко заколотили окна и двери.

Последняя семья, оставшаяся в доме, должна вот-вот выехать. Очень хочется надеяться, что немедленно после этого начнутся, если и не восстановительные работы, то хотя бы работы по консервации.

С этими мыслями и приехали мы с единомышленниками 27 февраля к Корниловскому дому. Обойдя его, увидели крошащийся фундамент, рушащиеся стены, с гниющим деревянным основанием. Начали подсчитывать количество цемента и песка - хоть как-то, хоть на время, но необходимо предотвратить попадание влаги. Ведь общеизвестно, что пустующее, неотапливаемое помещение разрушается гораздо быстрее. Понимая ответственность, лежащую на нашем поколении, за сохранение своего наследия, мы готовы приложить все усилия, "закатать рукава", объявить сбор пожертвований и сбор добровольцев.

Решили мы найти казака, организовавшего уборку дома, чтобы скоординировать свои действия. О казаке знали лишь то, что кличут его по батюшке Константиныч. Подворье Константиныча находилось неподалеку на территории котельной. Издали увидели мы возвышающиеся смотровые вышки и плетни. "За Веру, Кубань и Отечество" - гласила надпись на входе, а немного сбоку висела картина, изображающая битву красных с белыми: в центре композиции развивается багровый кумач, вздыбился разъяренный конь, под копытами которого лежит белогвардеец, а седок-знаменосец поднял шашку в готовности рубануть поверженного врага...

Разговор с Константинычем свелся к фразам: "дом реконструируется, выделены средства", а закончился криком: "Ходят тут общественники всякие...".

Мы возвращаемся, чтобы попасть на место, где умер генерал Корнилов. Сейчас проход к реке застроен, выход к берегу возможен через частный двор, куда и приглашает нас старожил этих мест Василий Федорович Демченко.

Трудно с достоверностью определить это место. Застроенный берег постоянно обваливается, уходя в воду. Василий Федорович помнит людей, приезжавших откуда-то, падавших на колени, горько плакавших... Поведал он, что и камень в основании водопроводного крана на улице взят с символической могилы Корнилова (хотя, скорее всего, это является местночтимой легендой). Родившись в 1937 году в доме Корнилова, Василий Федорович прожил в нем до момента призыва в армию. Во время этой службы родителей его переселили, а самого его выписали. Возвратившись, он обзавелся семьей и, за неимением жилплощади, начал обживать сарайчик, стоящий неподалеку от Корниловского дома. Было это в 1963 году. Со временем рядом поселились еще люди, застроив прилегающую территорию.

В связи с реконструкцией несколько семей (где есть и дети) попросили освободить занимаемую территорию. Правовое положение данных домовладений весьма туманно - в лихие перестроечные организации менялись, люди оставались. И негоже столь благородное дело начинать на фундаменте горя человеческого - выдворение людей на улицу для возведения на их месте часовни, вряд ли будет угодно Тому, во имя Кого она будет созидаться.

Минуя сараи, выходим к крутому, обрывистому берегу Кубани, изгибающейся в красивой излучине. Вдали открывается панорама, сейчас застроенная многоэтажками, некогда позволявшая видеть город, как на ладони. Я присвистываю от удивления...

"Раньше, когда бензин стоил 7 копеек, - вспоминает Василий Федорович, - весь берег был усеян лодками. Один раз мы поймали сома длиной в три метра (видя недоверие, отразившееся на наших лицах, собеседник спешит в дом и приносит фотографию гигантской рыбины, возлежащей в садовой тачке, окруженной ребятишками). А знали бы вы, каково здесь, когда зацветает акация"!

Когда умирал генерал Корнилов, акация еще не цвела... Соратники перенесли его из дома на берег реки. Он уходил на взлете, в начале отчаянной борьбы за спасение России... И сейчас нам, потомкам тех, для кого благо России было превыше всего - даже собственной жизни - предстоит выдержать свой экзамен... "Чем труднее, тем смелее вперед", - говорил генерал Корнилов.

Уже после написания этих заметок узнала я, что приезжала к дому Корнилова делегация во главе с первыми лицами города, и закипела там работа по расчистке и уборке. Планируется в ближайшем будущем поставить памятник Лавру Георгиевичу. И затеплилась надежда...

Из управления по охране историко-культурного наследия Краснодарского края тем временем пришло письмо, датируемое 1 марта 2013 года (№78-1372). Оно гласит, что в 2012 году от департамента архитектуры и градостроительства администрации Краснодара поступило обращение о сносе строений и строительстве на земельном участке по улице Калинина, 100. Данные предложения однако не были согласованы в связи с расположением на участке объекта культурного наследия. Очень хочется надеяться, что после того, как отшумят торжества Корниловских поминовений - они пройдут 13 апреля 2013 года - не окунется вновь дом в забвение, и не поднимется вновь вопрос о сносе его для возведения очередного новодела.

Наталья БАТРАЕВА, ИА "Живая Кубань". Фото автора

P.S. Глава города Владимир Евланов в марте этого года провел выездное рабочее совещание, на котором были определены объемы и сроки проведения работ по подготовке к строительству мемориального комплекса памяти генерала Корнилова на месте дома №100 по улице Калинина. В настоящее время три семьи, проживавшие в доме ранее, получили новые квартиры. Здание скоро будет огорожено, предстоит его реставрация.

Мемориальный комплекс появится на месте гибели генерала Лавра Корнилова на выезде из Краснодара в сторону станицы Елизаветинской, сообщает пресс-служба городской администрации.

Дом по Калинина,100, в настоящее время расселен. Три семьи, проживавшие в нем ранее, получили новые благоустроенные квартиры. На нынешнем этапе дом будет огорожен, предстоит его реставрация.

Сама скульптура генерала Корнилова работы краснодарских скульпторов Валерия Пчелина и Алана Корнаева, ставшая победителем открытого конкурса проектов мемориального комплекса, сейчас находится в литье и будет готова к началу апреля.

Планируется, что памятник будет установлен к середине апреля, когда традиционно в Краснодаре проходят Корниловские поминовения.

Корниловские поминовения приурочены к смерти лидера белого движения на юге России Лавра Корнилова, который был убит при штурме Екатеринодара 13 апреля 1918 г. В ходе этих мероприятий казаки Кубанского казачьего войска, а также делегации с Дона и Ставрополья отдают дань памяти казакам, погибшим в годы Гражданской войны, молодые казаки принимают присягу.

Как сообщал "Югополис", в апреле 2011 года горДума Краснодара приняла решение об открытии мемориального комплекса Корнилова.

Победившая в конкурсе композиция состоит из 2-х фрагментов. Скульптура генерала Лавра Корнилова стоит внутри архитектурного ансамбля. На аллее перед бронзовым генералом расположены фигуры лошадей бойцов его армии без седоков. Сам Корнилов изображен с непокрытой головой, в распахнутой шинели.

Лавр Корнилов (1870-1918) был военным разведчиком, путешественником, дипломатом, затем — одним из организаторов и Главнокомандующим Добровольческой армии.

Мемориальный комплекс памяти признанного лидера Белого движения, героя Первой мировой войны Лавра Корнилова будет полностью завершен в Краснодаре к столетию с момента гибели генерала. К середине апреля будет установлена первая скульптурная фигура белого генерала.

На месте гибели генерала Корнилова под Краснодаром общественность предложила открыть музей Белого движения и поставить часовню еще три года назад. С такой инициативой выступили историки, краеведы, писатели Краснодарского края. Среди них российский писатель, главный редактор литературно-исторического журнала «Родная Кубань», член высшего творческого совета при правлении Союза писателей Российской Федерации, почетный гражданин города Краснодара Виктор Лихоносов, депутат Законодательного собрания Краснодарского края, бывший атаман Кубанского казачьего войска Владимир Громов.

Активисты города и края не раз предлагали открыть на месте трагической гибели Лавра Корнилова мемориальный комплекс: благоустроить территорию и открыть здесь музей Белого движения. Но только после совещания в краснодарской мэрии два года назад дело сдвинулось с мертвой точки.

По поручению главы краевого центра Владимира Евланова рабочая группа была сформирована и начала свою работу. В нее вошли российский писатель Виктор Лихоносов, представители Кубанской и Екатеринодарской епархии, казачества, городской администрации, общественники. Возле Елизаветинской трассы поставили камень с надписью: «Здесь будет установлен мемориальный комплекс памяти генерала от инфантерии Лавра Корнилова и казаков, погибших в годы Гражданской войны»

Фото: Андрей Вирен

Власти города Краснодара решили отреставрировать здание в самое ближайшее время, возвести часовню, построить казачий курень, сделать парковку. Планируется благоустроить и выход к реке Кубань.

Если говорить о проекте Корниловского мемориального комплекса, он необходим всем: молодежи, людям постарше. Надо не забывать имена героев великой России. Проживая на казачьей земле, проникаешься ее историей. Здесь включается и генетическая память, и знания, которые приобретаются в течение всей жизни.
Владимир Кочетков, архитектор, SmartNews

В ходе открытого конкурса победителями стали авторы архитекторы — Юрий Рысин, Владимир Кочетков, скульпторы — Алан Корнаев и Валерий Пчелин.

Скульптурный ансамбль, победивший в конкурсе, состоит из двух фрагментов. Первая фигура будет располагаться на аллее — бронзовый генерал Корнилов. А далее будут расположены фигуры лошадей бойцов его армии без седоков. Эта скульптура будет установлена позже. Сейчас скульптура русского генерала находится в литье в городе Ростове-на-Дону и к концу недели она будет готова.
Валерий Пчелин, российский художник и скульптор, член Союза художников России, SmartNews

Совсем скоро в Краснодаре состоятся Корниловские поминовения. Они будут приурочены к смерти лидера белого движения. По традиции именно здесь 13 апреля казаки Кубанского казачьего войска, а также делегации с Дона и Терека отдают дань памяти казакам, погибшим в годы Гражданской войны. Дом по улице Калинина,100, сегодня пока невозможно найти по навигатору. Среди старых одноэтажных домов отыскать аварийную достопримечательность не так-то просто. Одинокий саманный дом сиротливо выделяется на распаханном поле. Выдающийся русский военачальник, ученый, дипломат, путешественник-исследователь, герой Первой мировой войны и признанный лидер Белого движения Лавр Корнилов погиб в этом доме.

Справка SmartNews

Небольшой саманный домик построен в 1912 году, до революции принадлежал Кубанскому казачьему войску — там располагалась земледельческо-ремесленная школа. 13 апреля 1918 года сюда попал артиллерийский снаряд, ставший причиной смерти русского генерала, чье имя знала вся Россия.

В середине апреля здесь будет установлена первая скульптурная композиция — памятник русскому генералу Лавру Корнилову. Территория, на которой будет располагаться мемориал, сегодня охраняется казаками. Но сам домик находится в аварийном состоянии. По словам местного старожила Василия Демченко, все жильцы уже отселены.

Родился я через 19 лет после смерти генерала Корнилова и проживал с родителями в этом доме, пока не призвали в армию. Во время службы отца и мать переселили, а меня выписали. Возвратившись, обзавелся семьей, а жилплощади не было, вот и пришлось поселиться в сарайчике рядом с родным (корниловским) домиком. Помню, приезжали люди, падали на колени, горько плакали и молились… В связи с реконструкцией хотели и эти большие дома расселять. Но ведь люди привыкли здесь жить, у всех семьи, добротное жилье. И мне кажется, не надо столь благородное дело начинать на новом горе человеческом. Не хотят кубанцы отсюда уезжать, пусть даже и в комфортабельные квартиры. Я — не верующий человек, но возведение на месте их разрушенных домов часовни вряд ли будет угодно Богу.
Василий Демченко, местный житель, SmartNews

В Краснодаре торжественно открыт памятник генералу Лавру Корнилову и совершена заупокойная лития. Мероприятие было посвящено 95-й годовщине со дня гибели командующего Добровольческой армией. Через год здесь же планируется восстановить дом, где был ранен генерал, освободить выход к реке и продолжить скульптурную композицию. Памятник талантливому военачальнику, потомственному казаку и установленную рядом икону Божией Матери «Порт-Артурская» освятил духовник Екатеринодарского отдела и Екатеринодарского районного казачьего общества протоиерей Иоанн Гармаш.

После антисоветского переворота 1991 года новые правители начали насаждать и культ новых «героев». В их число стали записывать всех, кто так или иначе противостоял идеям социализма, боролся с большевиками и Советской властью. Началась и поныне продолжается активная ревизия отечественной истории. Не был забыт и генерал Л. Корнилов, поднявший контрреволюционный мятеж в августе 1917-го. Весной этого года ему даже поставили памятник в городе Краснодаре.

В Краснодаре 13 апреля состоялось открытие памятника генералу от инфантерии Л.Г. Корнилову по случаю 95-й годовщины со дня его гибели. Правда, организаторы церемонии сообщили, что памятник ещё не полностью готов. Помимо открытой обозрению статуи генерала, возле него будут воздвигнуты ещё три конные фигуры из бронзы. По мысли авторов проекта, эти кони должны символизировать «потерянную армию и трагическую судьбу всего белого движения». Можно подумать, что генерал Корнилов вёл за собой не войско, а табун коней. Непонятно также, с каких пор три коня стали символом трагизма и почему эти копытные должны олицетворять провал белого движения?

Впрочем, нелепость открытия незаконченного памятника и нелепые объяснения его символики отражают абсурдность самого культа Корнилова, который ныне упорно насаждается в стране. Следует заметить, что поклонение Корнилову возникло среди тайных монархистов ещё до падения Советской власти. Позже Вадим Кожинов иронизировал над собой и своими друзьями, для которых Лавр Георгиевич казался олицетворением военных талантов и рыцарского благородства. Литературный критик вспоминал, как, находясь в самолёте, который пролетал над Краснодаром, он и его друзья-монархисты демонстративно вставали, проводя таким образом молчаливую демонстрацию памяти в честь Корнилова.

Однако изучение истории заставило Вадима Кожинова отказаться от многих своих наивных представлений. В противоположную сторону пошла эволюция некоторых бывших членов КПСС и местных партийных руководителей, которые приняли участие в открытии памятника Корнилову. Те, кто в советское время, казалось бы, должен был блестяще знать революционную историю и пропагандировать её, теперь, судя по их речам 13 апреля, стали заядлыми монархистами. Ныне они захлёбываются от восторженных эмоций, восхищаясь «выдающимся полководцем», «благородным защитником России». Насколько правдиво такое изображение Лавра Георгиевича, можно проверить, обратившись не к этим речам, а к свидетельствам тех, кто лично знал генерала, встречался с ним, был его начальником или воевал под его руководством. Эти люди могли достаточно верно оценить его военную и политическую деятельность и её последствия.

Выдающийся полководец?

О Корнилове как военном руководителе наиболее веско высказался его бывший начальник А.А. Брусилов. В книге воспоминаний бывший царский генерал подробно охарактеризовал многих своих коллег по военной кампании 1914—1917 годов. Хотя после 1917 года многие генералы, в отличие от автора воспоминаний, стали в ряды белого движения, Брусилов высоко оценил военные таланты будущих врагов Советской власти. В этой книге, изданной в советское время, когда имена руководителей белого движения были предметом однозначно отрицательных оценок, Брусилов не раз упоминал о достоинствах Корнилова («Он был очень смелый человек…», «безусловно храбрый человек») и замечал: «Теперь, когда он давно погиб, я могу только сказать: «Мир праху его». В то же время на протяжении всей книги не было сказано ни единого слова о воинских достоинствах Л.Г. Корнилова, который возглавлял дивизию в составе армии Брусилова. Автор смог вспомнить лишь вопиющие нарушения Корниловым приказов, которые приводили к ненужным потерям солдат и, в конечном счёте, вели дивизию к поражениям.

Описывая боевые действия в конце августа 1914 года на Юго-Западном фронте, Брусилов писал о Корнилове: «В первом же сражении, в котором участвовала его дивизия, он вылез без надобности вперёд, и когда я вечером отдал приказ этой дивизии отойти ночью назад, так как силы противника, значительно нас превышавшие, скапливались против моего центра, куда я стягивал свои силы, — он приказа моего не исполнил и послал начальника корпуса ко мне с докладом, что просит оставить его дивизию на месте. Однако он скрыл эту просьбу от командира корпуса Цурканова. За эти действия я отрешил начальника корпуса Трегубова от должности. Наутро дивизия Корнилова была разбита и отброшена назад, и лишь 12-я кавалерийская дивизия своей атакой спасла 48-ю пехотную дивизию от полного разгрома, при этом дивизия Корнилова потеряла 28 орудий и много пулемётов. Я хотел тогда же предать его суду за неисполнение моего приказа, но заступничество командира корпуса Цурканова избавило его от угрожавшей ему кары».

Урок не пошёл впрок Корнилову. В ноябре 1914 года, когда шло наступление Юго-Западного фронта, 24-му корпусу, в который входила дивизия Корнилова, «было приказано, по словам Брусилова, не спускаться с перевала, но тут генерал Корнилов опять проявил себя в нежелательном смысле: увлекаемый жаждой отличиться и своим горячим темпераментом, он не выполнил указания своего командира корпуса и, не спрашивая разрешения, скатился с гор и оказался, вопреки данному ему приказанию, в Гуменном; тут уже хозяйничала 1-я сводная казачья дивизия, которой и было указано, не беря с собой артиллерию, сделать набег на Венгерскую равнину, произвести там панику и быстро вернуться. Корнилов возложил на себя, по-видимому, ту же задачу, за что и понёс должное наказание. Гонведовская (название венгерской армии. — Прим. авт.) дивизия, двигавшаяся от Ужгорода к Турке, свернула на Стакчин и вышла в тыл дивизии Корнилова. Таким образом, он оказался отрезанным от своего пути отступления; он старался пробиться обратно, но это не удалось, ему пришлось бросить батарею горных орудий, бывших с ним, зарядные ящики, часть обоза, несколько сотен пленных и с остатками своей дивизии... вернуться тропинками».

Брусилов был вне себя от гнева. Он вспоминал: «Тут уж я считал необходимым предать его суду за вторичное ослушание приказов корпусного командира, но генерал Цурканов вновь обратился ко мне с бесконечными просьбами о помиловании Корнилова, выставляя его пылким героем и беря на себя вину в том отношении, что, зная характер Корнилова, он обязан был держать его за фалды, что он и делал, но в данном случае Корнилов неожиданно выскочил из его рук. Он умолял не наказывать человека за храбрость, хотя бы и неразумную, и давал обещание, что больше подобного случая не будет. Кончилось тем, что я объявил в приказе по армии и Цурканову, и Корнилову выговор».

Но и этот урок ничему не научил Корнилова. Брусилов писал о Корнилове, что «уже в 3-й армии, весной 1915 года, при атаке этой армии Макензеном, он не исполнил приказ, был окружён и сдался в плен со своей дивизией». В своих мемуарах бывший военный министр Временного правительства А.И. Верховский писал: «Сам Корнилов с группой штабных офицеров бежал в горы, но через несколько дней, изголодавшись, спустился вниз и был захвачен в плен австрийским разъездом».

«Отец солдатам»?

Так почему же имя Корнилова обрело репутацию славного военачальника и был ли он, как признавал Брусилов, любим солдатами и офицерами своей дивизии? Брусилов пришёл к парадоксальному выводу, что популярность военачальников среди их подчинённых часто не соответствовала реальным достижениям на поле боя.

Указывая на широко распространённое несоответствие людских представлений реальности, Брусилов привёл пример отношения к подчинённому ему генералу Орлову: «Странное было положение этого генерала: человек умный, знающий хорошо своё дело, распорядительный, настойчивый, а между тем подчинённые ему войска не верили ему и ненавидели его. Сколько раз за время с начала кампании мне жаловались, что это — ненавистный начальник и что войска глубоко несчастны под его начальством. Я постарался выяснить для себя, в чём тут дело. Оказалось, что офицеры его не любят за то, что он страшно скуп на награды, с ними редко говорит и, по их мнению, относится к ним небрежно, солдаты его не любили за то, что он с ними обыкновенно не здоровался, никогда не обходил солдатских кухонь и не пробовал пищи, никогда их не благодарил за боевую работу и вообще как будто их игнорировал. В действительности он заботился и об офицере, и о солдате, он всеми силами старался добиваться боевых результатов с возможно меньшей кровью и всегда ко мне приставал с просьбами возможно лучше обеспечивать их пищей и одеждой; но вот сделать, чтоб подчинённые знали о его заботах, — этим он пренебрегал или не умел этого. Знал я таких начальников, которые в действительности ни о чём не заботились, а войска их любили и именовали их «отцами родными». Я предупреждал Орлова об этом, но толку было мало, он просто не умел привлекать к себе сердца людей».

Но Брусилову не приходилось подсказывать Корнилову, как вести себя с подчинёнными. Этот генерал умел мастерски очаровывать людей. Для солдат и офицеров он был «отцом родным». Брусилов признавал: «Странное дело, генерал Корнилов свою дивизию никогда не жалел: во всех боях, в которых она участвовала под его начальством, она несла ужасающие потери...» «Отец солдатам», по словам Брусилова, был «сильно повинен в излишне пролитой крови солдат и офицеров». Однако Брусилов признавал: «Между тем офицеры и солдаты его любили и ему верили. Правда, он и себя не жалел, лично был храбр и лез вперёд очертя голову».

Прежде всего следует учесть, что до начала Первой мировой войны Корнилов лишь недолго служил в войсках во время Русско-японской войны. До этой войны и после неё он работал военным атташе в Китае, нередко совершая конфиденциальные разведывательные экспедиции по этой стране. В результате будущий генерал обрёл немалый опыт профессионального дипломата и разведчика, и в этом он был намного сильнее, чем в командовании воинским соединением.

Хотя Брусилов объяснял готовность Корнилова к безрассудному риску «горячностью», он в то же время признавал, что генерал решил, «очевидно, составить себе имя во время войны», даже рискуя собственной жизнью и жертвуя своими солдатами и офицерами. Роль боевого генерала, «отца солдатам» была скорее всего умелой маскировкой, вроде тех, к которым прибегал Корнилов во время своих разведывательных поездок по Китаю.

«Слуга царю»?

Побег Корнилова после года и трёх месяцев пребывания в плену во второй половине 1916 года не напоминал бегства из заточения героев приключенческих романов. Находясь в австрийском лазарете по поводу лёгкого ранения, Корнилов подкупил фельдшера и без особых проблем покинул Австро-Венгрию.

К этому времени, как писал в своих воспоминаниях А.И. Верховский, «генерал Иванов пытался найти хоть что-нибудь, что было бы похоже на подвиг и могло бы поддержать дух войск... О позорном поведении Корнилова рассказал потом раненный в тех же боях командир бригады его дивизии генерал Попович-Липовац, но ему было приказано молчать... Сознательно искажая правду, Иванов прославил Корнилова и его дивизию за их мужественное поведение в бою. Из Корнилова сделали героя на смех и удивление тем, кто знал, в чём заключался его «подвиг»... Иванов представил великому князю Николаю Николаевичу ходатайство о награждении Корнилова, которое было доложено Николаю II».

По этому поводу Брусилов писал: «Убежав из плена, он (Корнилов) явился в Ставку и был принят царём. Не знаю, что он ему рассказывал, но кончилось тем, что ему был пожалован орден Георгия 3-й степени и он был назначен командиром, кажется, 25-го корпуса на моём фронте». В сентябре 1916 года газета «Новое время» опубликовала рассказ о «генерале-герое».

Прославление Корнилова совпало с усилением заговорщической деятельности в военных кругах. Нет сомнения в том, что обласканный царём генерал вскоре вступил в ряды тех, кто готовил свержение самодержца. Вряд ли можно признать случайным, что в первые же дни Февральской революции генерал Корнилов был отозван с фронта решением Временного правительства и 2 марта 1917 года был назначен командующим столичным, Петроградским, военным округом.

Через шесть дней после его вступления в должность из Могилёва сообщили, что был арестован бывший царь Николай. В тот же день, 8 марта, Корнилов арестовал всех членов царской семьи, включая юных царевен и больного цесаревича Алексея. Вряд ли многие из почитателей Корнилова или тех, кто совершает ежегодные паломнические марши к Ганиной яме, догадываются, что путь всех членов семьи Романовых к гибели был фактически проложен генералом Корниловым, неожиданно ставшим пламенным революционером.

Армия после начала Февральской революции

Между тем проблемы, которые породили Февральскую революцию, лишь усугубились, в том числе в армии. Прежде всего армия не получала достаточного вооружения. Позже в своих воспоминаниях премьер-министр Великобритании Дэвид Ллойд Джордж писал: «По храбрости и выносливости русский солдат не имел себе равного среди союзников и врагов. Но военное снаряжение русской армии по части пушек, винтовок, пулемётов, снарядов и транспортных средств было хуже, чем у всех, и по этой причине русских били более малочисленные противники, часто уступавшие русским по боевым качествам; так убивали русских миллионами, в то время как у них не было никакой возможности защиты или мести... Русские армии шли на убой под удары превосходной германской артиллерии и не были в состоянии оказать какое-либо сопротивление из-за недостатка ружей и снарядов...»

К концу 1916 года Брусилов отмечал ухудшение снабжения солдат: «Вместо трёх фунтов хлеба начали давать по два фунта строевым, находившимся в окопах, и по полтора в тылу... Пришлось ввести два постных дня в неделю, когда клали в котёл вместо мяса рыбу, в большинстве случаев селёдку; наконец, вместо гречневой каши пришлось зачастую давать чечевицу... Стал я получать письма, в большинстве своём анонимные, в которых заявлялось, что войска устали, драться больше не желают и что если мир не будет вскоре заключён, то меня убьют... Глухое брожение всех умов в тылу невольно отражалось на фронте, и можно сказать, что к февралю 1917 года вся армия — на одном фронте больше, на другом меньше — была подготовлена к революции».

Эти настроения многократно усилились после начала Февральской революции. Брусилов признавал: «Солдат больше сражаться не желал и находил, что раз мир должен быть заключён без аннексий и контрибуций и раз выдвинут принцип права народов на самоопределение, то дальнейшее кровопролитие бессмысленно и недопустимо... Взял верх лозунг «Долой войну, немедленно мир во что бы то ни стало и немедленно отобрать землю у помещика» на том основании, что барин столетиями копил себе богатство крестьянским горбом и нужно у него отобрать это незаконно нажитое имущество. Офицер сразу сделался врагом в умах солдатских, ибо требовал продолжения войны и представлял собой в глазах солдата тип барина в военной форме... К маю войска всех фронтов совершенно вышли из повиновения, и никаких мер воздействия».

Брусилов привёл пример поведения 7-го Сибирского корпуса. Этот корпус, «отодвинутый с позиций в тыл для отдыха, наотрез отказался по окончании отдыха вернуться на фронт и объявил комиссару корпуса Борису Савинкову, что бойцы корпуса желают идти для дальнейшего отдыха в Киев: никакие уговоры и угрозы Савинкова не помогли. Таких случаев на всех фронтах было немало».

К этому времени Февральская революция и Временное правительство переживали острый кризис, не ограниченный рамками армии. Чтобы остановить кризис, власти решили прибегнуть к широкомасштабному наступлению в надежде добиться решительной победы в войне. Об этом предупреждал В.И. Ленин в статье «Союз для остановки революции», написанной 6 (19) июня 1917 года. Ленин писал: «Наступление, при всех возможных исходах его с военной точки зрения, означает политически укрепление духа империализма, настроений империализма, увлечения империализмом, укрепление старого, не сменённого, командного состава армии... укрепление основных позиций контрреволюции».

В ответ на полумиллионную демонстрацию 18 июня 1917 года в Петрограде, в дни Первого съезда Советов, которая прошла под лозунгами: «Вся власть Советам!», «Долой десять министров-капиталистов!», «Рабочий контроль над производством!», «Хлеба, мира, свободы!», Временное правительство в тот же день развернуло наступление по всему фронту. Позже В.И. Ленин замечал: «Политический кризис, по признанию самих эсеров и меньшевиков вечером 18 июня, разразился бы, наверное, если бы его не перерезало наступление на фронте».

Чтобы поднять боевой дух солдат перед началом наступления, на фронт выехал Керенский, неутомимо произносивший одну речь за другой на солдатских митингах. Брусилов признавал: «При объезде Юго-Западного фронта Керенским его почти везде принимали горячо и многое ему обещали, но когда дошло до дела, то, взяв сначала окопы противника, войска затем самовольно на другой же день вернулись назад, объявив, что так как аннексий и контрибуций требовать нельзя и война до победного конца недопустима, то они и возвращаются».

Даже частичный успех на Юго-Западном фронте в ходе так называемого Тарнопольского прорыва и взятия городов Калуш и Галич потребовал немалых жертв. Было убито около 60 тысяч солдат русской армии. Наступление захлебнулось, а вскоре началось австро-германское контрнаступление. Брусилов вспоминал: «Когда противник перешёл в наступление, наши войска без сопротивления очистили свои позиции и пошли назад». А.И. Деникин вспоминал: «12 июля, ввиду безнадёжности положения, главнокомандующий отдал приказ об отступлении с Серета, и к 21-му армии Юго-Западного фронта, очистить всю Галицию и Буковину».

Феноменальный карьерный взлёт в середине 1917 года

К этому времени Корнилов уже вернулся на Юго-Западный фронт и возглавил 8-ю армию, которой в начале войны руководил Брусилов (Брусилов же с мая 1917 года стал Верховным главнокомандующим вооружёнными силами России). Комиссаром Временного правительства при 8-й армии был Борис Савинков, один из видных руководителей правого крыла эсеровской партии, ещё недавно бывший террористом. На его счету было немало человеческих жертв, включая министра внутренних дел России В.К. Плеве и великого князя Сергея Александровича. Как писал Брусилов, бывший «слуга царю» Корнилов «тотчас же подружился с Борисом Савинковым».

К этому времени Борис Савинков имел немалый вес в кругах, близких к Временному правительству. Брусилов считал, что с помощью нового друга Корнилов «повёл интригу против главкоюза (главнокомандующего Юго-Западным фронтом) Гутора», который был обвинён в начавшемся отступлении. В ночь с 7 на 8 июля 1917 года Корнилов был назначен командующим Юго-Западным фронтом.

Однако он недолго занимал этот пост. Как писал Брусилов, «свалив и заместив его (Гутора), он (Корнилов) начал вести интригу против меня, Верховного главнокомандующего, и благодаря дружбе Савинкова с Керенским вполне успел и заместил меня». Уже 19 июля 1917 года Корнилов был назначен Верховным главнокомандующим.

В лихорадочной общественной атмосфере 1917-го быстро рождались и гибли мифы о спасителях Отечества. Сначала надежды возлагали на Александра Керенского. В своей автобиографической книге «Школа» А. Гайдар писал: «Все точно перебесились. Только и было слышно: «Керенский. Керенский». В каждом номере газеты помещались его портреты: «Керенский говорит речь», «Население устилает путь Керенского цветами», «Восторженная толпа женщин несёт Керенского на руках». Член Арзамасской городской думы Феофанов ездил по делам в Москву и за руку поздоровался с Керенским. За Феофановым табунами бегали».

В конце июля таким же обожанием внезапно оказался окружён Лавр Корнилов. Всякий приезд Корнилова в крупный город России сопровождался шумной встречей на вокзале. Генерала забрасывали цветами, а затем несли на руках. Такой же восторженной была и его встреча в Москве, когда новоиспечённый главковерх прибыл для участия в государственном совещании 12 августа 1917 года.

Трудно найти в мировой истории другой пример столь быстрого возвышения командарма до Верховного главнокомандующего — за 12 дней. Одновременно во всей стране стала распространяться молва о том, что в России появился спаситель Отечества, блистательный полководец всех времён и народов. Лишь через много лет после публикации мемуаров Брусилова стало ясно, что не только Савинков был причастен к феерическому взлёту генерала и рождению культа личности Корнилова.

Кто стоял за спиной российского Бонапарта?

В своей речи на совещании, состоявшемся в Большом театре, Л.Г. Корнилов изложил программу «решительных действий». Он объявил о намерении навести «порядок» в войсках и потребовал наведения «порядка» в тылу. Корнилов заявил: «Я ни одной минуты не сомневаюсь, что мои меры будут проведены безотлагательно. Невозможно допустить, чтобы решимость проведения в жизнь этих мер каждый раз проявлялась под давлением поражений и уступок отечественной территории. Если решительные меры для поднятия дисциплины на фронте последовали как результат Тарнопольского разгрома и потери Галиции и Буковины, то нельзя допустить, чтобы порядок в тылу был последствием потери нами Риги и чтобы порядок на железных дорогах был восстановлен ценою уступки противнику Молдавии и Бессарабии».

Напуганный ультимативным тоном этого выступления, Керенский в беседе с Корниловым сказал ему: «Если какой-нибудь генерал рискнёт открыто выступить против Временного правительства, он сразу почувствует, что попал в вакуум, где нет железных дорог и средств связи с его собственными войсками». К этому времени Александр Фёдорович уже получил информацию о подозрительных перемещениях воинских частей с Дона в центральную часть России. Но премьер и не подозревал, что его собеседник является главным кандидатом в военные диктаторы.

Позже в своих воспоминаниях А.Ф. Керенский писал: «Лишь в конце 1936 года в полной мере прояснилась та роль, которую сыграли петроградские финансисты в подготовке Корниловского мятежа. Из разного рода мемуаров, опубликованных в то время, стало известно, что в апреле 1917 года «Общество содействия экономическому возрождению России» приняло решение о передаче Корнилову четырёх миллионов рублей», то есть когда Корнилов возглавлял Петроградский военный округ. «Именно к этому времени, — писал Керенский, — относится начало конкретной подготовки переворота. Следующий шаг описан П.Н. Финисовым, видным членом центральной организации заговорщиков». Сам Финисов был деловым партнёром магната А.И. Путилова. Они вместе с финансистом А.И. Вышнеградским были, по словам Керенского, «наиболее видными участниками» контрреволюционного движения, скрытого под названием «Общество содействия экономическому возрождению России».

Финисов вспоминал: «В мае 1917 года на квартире Ф.А. Липского, члена совета Сибирского банка, собрались, кроме хозяина, генерал Л.Г. Корнилов, К.В. Николаевский, П.Н. Финисов, бывший член Думы Аладьин и полковник Шувалов. На этом собрании был учреждён «Республиканский центр». Поначалу всё выглядело так, будто главной задачей «Республиканский центр» считал ведение антибольшевистской пропаганды на фронте и во всей стране, а также субсидирование многочисленных военно-патриотических организаций, возникших в Петрограде».

«Однако, — писал Керенский, — уже в начале июля, в период германского контрнаступления... «Республиканский центр» занялся делом, ради которого и был создан. Ещё раньше офицерские группы заговорщиков начали готовить захват Петрограда «изнутри», который должен был совпасть с подходом к столице войск генерала Крымова.

Один из участников этого заговора, гвардейский полковник Винберг, признал, что их планы предусматривали захват всех бронеавтомобилей в Петрограде, арест членов Временного правительства, а также арест и ликвидацию наиболее видных эсеров и социал-демократов».

На стороне Корнилова были и западные державы. Посол Великобритании в России Бьюкенен говорил: «Все мои симпатии были на стороне Корнилова… Корнилов гораздо более сильный человек, чем Керенский».

Керенский писал: «К 10 августа все приготовления к захвату Петрограда, включая отвод войск с Северного фронта в разгар германского наступления и их переброску в Петроград и Москву, были завершены генералами Корниловым, Крымовым и Романовским».

20 августа пала Рига. На следующий день находившийся в Ставке Корнилов беседовал с обер-прокурором Святейшего синода Владимиром Львовым, направлявшимся к Керенскому. Корнилов сказал ему: «Передайте Керенскому, что Рига взята вследствие того, что предположения мои, представленные Временному правительству, до сих пор им не утверждены. Взятие Риги вызывает негодование всей армии. Дольше медлить нельзя». Корнилов заявил, будто большевики готовят восстание, которое надо немедленно пресечь. Он говорил: «Ввиду столь грозной опасности, угрожающей России, я не вижу иного выхода, как немедленная передача власти Временным правительством в руки Верховного главнокомандующего».

Львов сказал Корнилову: «Раз дело идёт о военной диктатуре, то кому же быть диктатором, как не вам». Корнилов ответил: «Во всяком случае Романовы взойдут на престол только через мой труп. Когда власть будет лишь передана, я составляю кабинет. Я не верю больше Керенскому... Впрочем, я могу предложить Керенскому портфель министра юстиции».

Тут в кабинет вошёл ординарец Корнилова Завойко. По словам Львова, он «перебил Верховного главнокомандующего и сказал наставительным тоном, как говорят ученику: «Нет, нет, не министра юстиции, а заместителя председателя Совета министров».

Львов вспоминал, что он «удивлённо посмотрел то на Корнилова, то на ординарца. Вид у Корнилова был сконфуженный. «Так вы мне прикажете всё это передать Керенскому?» — спросил я у Корнилова. Отвечал Завойко: «Конечно, конечно, важна законная преемственность власти».

Завойко пригласил Львова к себе в кабинет, где уже находились некий Добровольский и некий профессор Яковлев. «Сев у письменного стола, достал лист бумаги, на котором было что-то написано, и стал читать вслух. То был манифест Корнилова к армии, в котором Корнилов, называя себя сыном казака (на самом деле Корнилов был родом из мещан. — Ю.Е.), брал на себя верховную власть во имя спасения Родины». Завойко ознакомил Львова и с прокламацией к солдатам, в которой каждому солдату обещали отдать по 8 десятин земли. Эту прокламацию сочинил присутствовавший здесь профессор Яковлев.

Затем «Завойко на листе бумаги написал слова: «Керенский — заместитель председателя Совета министров». Далее следовали имена других членов правительства. С этими бумагами Львов отправился в Петроград.

Из этих воспоминаний следует, что все действия Корнилова по захвату власти жёстко контролировали и направляли люди, которые стояли за его спиной. Кандидат в Бонапарты был на самом деле куклой, которой управляли опытные кукловоды.

К тому времени, когда Львов выехал в Петроград, к столице уже двигались 3-й конный корпус казаков и так называемая Дикая дивизия, состоявшая из мусульман-горцев Кавказа. Оба соединения находились под командованием генерала Крымова. В секретном приказе от 25 августа Крымов писал: «Верховный главнокомандующий повелел мне восстановить порядок в Петрограде, Кронштадте и во всём Петроградском военном округе, причём указал: подтвердить всем войсковым начальникам, что против неповинующихся лиц, гражданских и военных, должно быть употреблено оружие без всяких колебаний или предупреждений».

Активную помощь заговорщикам оказали западные державы. Печать США, Великобритании, Франции открыто высказывала сочувствие Корнилову. В составе корниловских войск имелись английские и французские офицеры, переодетые в русскую форму.

Предлогом для переворота заговорщики решили объявить мнимый «большевистский мятеж». Финисов позже вспоминал: «Специальной организации было поручено вызвать «большевистское» выступление, то есть разгромить Сенной рынок, магазины, одним словом, поднять уличный бунт. В ответ должны были начаться, в тот же день, действия офицерской организации и казачьих полков генерала Крымова. Это поручение было возложено на генерала Сидорина, причём тут же ему было вручено 100000 рублей на эту цель».

28 августа Финисов и другие сообщили генералу Крымову о якобы начавшемся выступлении большевиков в Петрограде. По словам Львова, «атаман Дутов... пытался создать видимость большевистского восстания, провоцируя толпу грабить магазины, но из этой затеи ничего не вышло».

Узнав о военном мятеже, ЦК большевистской партии призвал рабочих и солдат к отпору контрреволюции. Страна увидела, что большевики — это не люди, громящие магазины, а защитники демократических завоеваний революции. Несмотря на то, что после июльских событий деятельность партии была запрещена, на её призыв откликнулись десятки тысяч рабочих. Только в Петрограде выступили с оружием в руках 40 тысяч. На защиту Петрограда пришли моряки из Кронштадта. На Западном фронте революционные солдаты установили контроль над железнодорожными узлами Минска, Гомеля, Витебска, Орши, а также над шоссейными дорогами, которые вели к Киеву и Петрограду. Железнодорожники разобрали пути, чтобы воспрепятствовать проезду корниловских эшелонов.

В условиях, когда сопротивление контрреволюционным силам приняло широкие масштабы, казаки под командованием генерала Крымова отказались идти на Петроград. А вскоре генерал застрелился. Генералы Корнилов, Деникин, Эрдели, Ванновский, Эльснер, Лукомский, Романовский, Кисляков, Марков, Орлов и другие были арестованы и препровождены в наскоро приспособленное для заключения здание женской гимназии в городе Быхов. Как и все военные предприятия, в которых Корнилов играл активную роль, мятеж потерпел фиаско, жертвами которого стали многие люди. Отмечая лишь жертвы корниловского мятежа среди офицерства, Брусилов писал: «Провозгласив себя без всякого смысла диктатором, Корнилов погубил своей выходкой множество офицеров».

Мятежники бегут на юг страны

Пока Корнилов и другие сидели в Быхове, в стране предпринимались усилия для организации нового военного переворота. Многие соучастники корниловского заговора оставались на свободе. Керенский вспоминал: «Признания Деникина и Сидорина, как и мемуары Финисова, опубликованные в 1936 и 1937 годах, не оставляют сомнений в том, что в деле Корнилова именно генерал Алексеев играл центральную роль... Он был главным соперником генерала Корнилова и других руководителей готовящегося переворота, включая Сидорина и Крымова. Он также подготовил политические обоснования для захвата Корниловым власти. В критические дни мятежа он постоянно поддерживал связь с генералом Корниловым через генерала Шапрона, зятя Корнилова». Однако М.В. Алексеев сумел создать впечатление своей непричастности к заговору, и 30 августа был назначен начальником штаба главнокомандующего.

Активную деятельность по установлению военной диктатуры в России вели западные державы. Французский дипломат Фернан Гренар, живший в это время в России, писал: «Союзники России были ослеплены желанием любой ценой заставить её продолжать войну». Именно с этой целью в Россию был направлен блистательный британский разведчик и не менее замечательный английский писатель Уильям Сомерсет Моэм.

В автобиографии У.С. Моэм так вспоминал свою первую и последнюю поездку в Россию в 1917 году: «Я направлялся как частный агент, которого при необходимости могли дезавуировать. Мои инструкции требовали, чтобы я вступил в контакт с силами, враждебными правительству, и подготовил план, который бы удержал Россию от выхода из войны». До конца жизни Моэм был уверен, что «существовала известная возможность успеха, если бы я был направлен на шесть месяцев раньше». По словам писателя, для реализации задания он имел в своём распоряжении «неограниченные денежные средства». Моэма сопровождали «четыре преданных чеха, которые должны были действовать в качестве офицеров связи между мною и профессором Масариком (будущим президентом Чехословакии. — Прим. авт.), имевшим под своим командованием что-то около шестидесяти тысяч своих соотечественников в различных частях России».

Чехословацкий корпус был не единственной организованной силой, участвовавшей в исполнении замыслов Лондона. Моэм упоминает о своих постоянных контактах с Борисом Савинковым. Бывший террорист произвёл на Моэма неизгладимое впечатление — «один из самых поразительных людей, с которыми я когда-либо встречался». Вместе с Савинковым в организации заговора участвовали и другие правые эсеры — его единомышленники. Через Савинкова Моэм познакомился с генералом Алексеевым.

Однако, как признавал Моэм, он попал в цейтнот. Накануне намеченного выступления заговорщиков началась Октябрьская революция. Моэм был отозван из Петрограда и бежал из России. Савинков ещё пытался что-то предпринять. По воспоминаниям Деникина, 25 октября «на конспиративную квартиру, на которую перевезли Алексеева с Галерной, прибыл Б. Савинков». Он сказал генералу: «Я вас призываю исполнить свой долг перед Родиной. Вы должны сейчас же со мной ехать к донским казакам, властно приказать им седлать коней, стать во главе их... Это требует Родина». Однако Алексеев отказался следовать совету Савинкова, заявив: «Где же ваши большие силы, организация и средства, о которых так много было разговоров?»

Хотя казалось, что хитроумный заговор Моэма рухнул, через некоторое время части взрывного устройства, подведённого британской разведкой под Россию, взорвались. В конце мая 1918 года произошёл мятеж Чехословацкого корпуса, что послужило началом полномасштабной Гражданской войны. В июле того же года в городах Верхнего Поволжья начался мятеж правых эсеров во главе с Борисом Савинковым. Но ещё раньше на юге страны против Советской власти выступили царские генералы, среди которых были Алексеев, а также бывшие заключённые быховской женской гимназии: Корнилов, Деникин, Марков и другие.

Формирование контрреволюционных сил происходило на Дону, где была установлена власть атамана Каледина. Однако одновременное прибытие на Дон различных политических и военных руководителей неизбежно вызвало разногласия между ними, так как многие из них претендовали на руководящую роль в контрреволюционном выступлении против Советской власти. К этому времени генерал Алексеев уже создал «Добровольческую организацию».

А.И. Деникин вспоминал, что к началу декабря 1917 года «в Новочеркасске... образовалась «политическая кухня», в чаду которой наезжие деятели сводили старые счёты, намечали новые вехи и создавали атмосферу взаимной отчуждённости и непонимания совершавшихся на Дону событий... Б. Савинков с безграничной настойчивостью, но вначале безуспешно добивался приёма у генералов Алексеева и Корнилова…, Завойко... вызвал всеобщее недоумение монополией сбора пожертвований и плёл какую-то нелепейшую интригу с целью свержения Каледина и избрания на должность донского атамана генерала Корнилова... 6 декабря (Деникин использовал старый календарный стиль. — Прим. авт.) приехал Корнилов... После первого же свидания его с Алексеевым стало ясно, что совместная их работа, вследствие взаимного предубеждения друг против друга, будет очень нелёгкой. О чём они говорили, я не знаю, но приближённые вынесли впечатление, что «разошлись они темнее тучи».

18 декабря было созвано совещание, на котором должен быть решён вопрос о расширении «Добровольческой организации». Деникин подчёркивал: «По существу весь вопрос сводился к определению роли и взаимоотношений двух генералов — Алексеева и Корнилова... Произошла тяжёлая сцена: Корнилов требовал полной власти над армией, не считая возможным управлять ею и заявив, что в противном случае он оставит Дон и переедет в Сибирь; Алексееву, по-видимому, трудно было отказаться от прямого участия в деле, созданном его руками».

С большим трудом было принято решение о создании «триумвирата Алексеев — Корнилов — Каледин». В руках Алексеева оказались «гражданское управление, внешние сношения и финансы», Корнилов отвечал за военные операции. Каледин — за «управление Донской области».

Однако, как признавал Деникин, «внутренние трения в триумвирате не прекращались». 9 января 1918 года это неустойчивое равновесие «едва не кончилось полным разрывом». Растущие разногласия отражали неустойчивость положения «добровольцев». Их силы были малочисленны. Средств на содержание армии не хватало. Советские войска быстро шли на юг, сметая контрреволюционное сопротивление. «Сама колыбель добровольчества — Тихий Дон, — писал Деникин, — если не враждебно, то, во всяком случае, только терпимо относящийся к непрошенным гостям…»

В этих условиях Корнилов, по словам Деникина, «всё ещё колебался в окончательном решении. На него угнетающе действовали отсутствие «полной мощи», постоянные трения и препятствия, встречаемые на пути организации армии, скудость средств и ограниченность перспектив». Непопулярность вождя контрреволюционного мятежа была велика и на Дону, а потому Корнилов, как писал Деникин, «жил конспиративно, ходил в штатском платье, и его имя не упоминалось официально в донских учреждениях».

«В конце января генерал Корнилов, придя к окончательному убеждению о невозможности дальнейшего пребывания Добровольческой армии на Дону, где ей при полном отсутствии помощи со стороны казачества грозила гибель, решил уходить на Кубань. В штабе был разработан план для захвата станицы Тихорецкой, подготовлялись поезда, и 28-го послана об этом решении телеграмма генералу Каледину». По сути, Добровольческая армия бросала Каледина и его сторонников, а триумвират ликвидировался.

Деникин вспоминал: «29-го Каледин собрал правительство, прочитал телеграммы, полученные от генералов Алексеева и Корнилова, сообщил, что для защиты Донской области нашлось на фронте всего лишь 147 штыков, и предложил правительству уйти». Каледин заявил: «Положение безнадёжное. Население не только нас не поддерживает, но настроено к нам враждебно. Сил у нас нет, и сопротивление бесполезно… Свои полномочия атамана я с себя слагаю». В тот же день Каледин застрелился.

Кровавый след Ледяного похода корниловцев

Так начался воспеваемый ныне поклонниками Корнилова и белого движения так называемый Ледяной поход с Дона на Кубань. (Ледяным его назвал генерал Марков на том основании, что однажды корниловцам пришлось переходить вброд небольшую речку, в которой вода была очень холодная.) Участники похода рассчитывали на поддержку местного населения. Деникин писал: «Казачество... считалось нашей опорой». Однако казаки не спешили присоединиться к «добровольцам». Деникин запечатлел слова одного из местных жителей: «Генерал Корнилов нас здорово срамил у станичного правления, — говорил мне тоскливо крепкий, зажиточный казак средних лет, недавно вернувшийся с фронта и недовольный разрухой. — Что ж, я пошёл бы с кадетами, да сегодня вы уйдёте, а завтра придут большевики. Хозяйство, жена...»

Роман Гуль (который после эмиграции из России стал писателем) вспоминал в своей книге «Ледяной поход», как однажды вступил в дискуссию в кубанском селе о целях Гражданской войны: «Хозяин убогой хаты, где мы остановились, — столяр, иногородний. «Вот вы образованный... скажите мне, почему это друг с другом воевать стали?.. Вот, скажем, за что вот вы воюете?» — говорит хозяин и хитро смотрит». Гуль отвечал: «За Учредительное собрание. Потому что думаю, что оно одно даст русским людям свободу и справедливую жизнь». Хозяин отрицательно качает головой: «В это собрание нашего брата и не допустят». — «Как не допустят? Ведь все же выбирают, ведь вы же выбирали?» — «Выбирали, да как там выбирали, у кого капиталы есть, те и попадут», — упрямо заявляет хозяин».

Ни казачество, ни иногородние не спешили обеспечить «добровольцев» всем необходимым. Деникин писал: «Мы просили крова, просили жизненных припасов — за дорогую цену, не могли достать ни за какую цену сапог и одежды, тогда имевшихся в станицах, для босых и полуодетых добровольцев; не могли получить достаточного количества подвод, чтобы вывезти с Аксая остатки армейского имущества... Скоро на этой почве началось прискорбное явление армейского быта — «самоснабжение». Генерал писал: «За гранью, где кончается «военная добыча» и «реквизиция», открывается мрачная бездна морального падения: насилия и грабежа. Они пронеслись по Северному Кавказу, по всему югу, по всему театру Гражданской войны, наполняя новыми слезами и кровью чашу страданий народа».

Лишь угрозами смертельных расправ «добровольцы» добивались ночлега в казацких станицах. Деникин вспоминал: при вступлении в станицу Аксайская «добровольцы» узнали, что «казаки держат нейтралитет и отказываются дать ночлег войскам. Казакам было сказано: «Вы решайте поскорее, а то сейчас приедет Корнилов — он шутить не любит: вас повесит, а станицу спалит».

О том, что подобные угрозы могли стать нешуточными, когда речь шла об активном сопротивлении «добровольцам», свидетельствуют строки из повести участника «Ледяного похода» Романа Гуля. Раз корниловцы вступили в кубанскую станицу Лежанка и остановились в одной из хат. Увидев фотографию молодого солдата, размахивающего на коне шашкой, Роман Гуль спросил хозяйку: «Это сын ваш?» «Сын», — шамкает старуха. «Где он?» — «Ваши прошлый раз убили».

Из рассказа женщины становится ясно, что её сын вернулся с «турецкого хронта» и жил мирной жизнью. Когда в станицу ворвались корниловцы, старая женщина вспомнила, что в доме есть патроны, и сказала сыну, чтобы тот выбросил их от греха подальше. «Ванюша, выброси... взял он, пошёл… а тут треск такой, прямо гул стоит… вышел он на крыльцо, а ваши во двор бегут... почуяла я недоброе, бегу к нему, а они его уже схватили, ты, кричат, в нас стрелял!.. он обомлел сердешный (старуха заплакала), нет, говорит, не стрелял я в вас... я к ним, не был он, говорю, нигде... а с ними баба была — доброволица, та прямо на него накинулась... сволочь! кричит, большевик! да как в него выстрелит... он крикнул только, упал… я к нему. Ваня, кричу, а он только поглядел и вытянулся... Плачу над ним, а они все в хату… к жене его пристают... оружие, говорят, давай, сундуки пооткрывали, тащат всё... внесли мы его вон в ту комнату, положили, а они сидят здесь вот, кричат… молока давай! хлеба давай!.. А я как помешанная — до молока мне тут, сына последнего ни за что убили…» — старуха заплакала, закрывая лицо заскорузлыми, жилистыми руками…»

...В тот день был Великий четверг. В церкви слышалось пение. «Тут служба, а на площади повешенные», — тихо говорит товарищ. «Кто?» — «Да сегодня повесили комиссаров пленных».

Корниловцы пленных не брали. Роман Гуль вспоминал бой за станицу Ново-Дмитриевскую: «Во главе с Корниловым ворвались в станицу. Сонные большевики, захваченные врасплох, взяты в плен. На другой день на площади строят семь громадных виселиц. На них повесили семь захваченных комиссаров».

Рядовых красноармейцев расстреливали. Гуль писал: «Из-за хат ведут человек 50—60 пёстро одетых людей, многие в защитном, без шапок, без поясов, головы и руки у всех опущены. Пленные. Их обгоняет подполковник Нежинцев, скачет к нам, остановился... «Желающие на расправу!» — кричит он. «Что такое? — думаю я. — Расстрел? Неужели?» Да, я понял: расстрел вот этих 50—60 человек с опущенными головами и руками. Я оглянулся на своих офицеров. «Вдруг никто не пойдёт?» — пронеслось у меня. Нет, выходят из рядов... Вышли человек пятнадцать. Идут к стоящим кучкой незнакомым людям и щёлкают затворами.

Прошла минута. Долетело: пли!.. Сухой треск выстрелов, крики, стоны.

Люди падали друг на друга, а шагов с десяти, плотно вжавшись в винтовки и расставив ноги, по ним стреляли, торопливо щёлкая затворами. Упали все. Смолкли стоны. Смолкли выстрелы. Некоторые расстреливавшие отходили. Некоторые добивали штыками и прикладами ещё живых. Вот она, гражданская война; то, что мы шли цепью по полю, весёлые и радостные чему-то, — это не «война». Вот она, подлинная гражданская война».

Такое повторилось и после боя за казацкую станицу Выселки: «Впереди взяли пленных. Подпоручик К-ой стоит с винтовкой наперевес — перед ним молодой мальчишка кричит: «пожалейте! помилуйте!» «А... твою мать! Куда тебе — в живот, в грудь? Говори...» — бешено-зверски кричит К-ой. «Пожалейте, дяденька!» Ах! Ах! Слышны хриплые звуки, как дрова рубят. Ах! Ах! И в такт с ними подпоручик К-ой ударяет штыком в грудь, в живот стоящего перед ним мальчишку. Стоны... тело упало. На путях около насыпи валяются убитые, недобитые, стонущие люди...

Ещё поймали. И опять просит пощады. И опять зверские крики. «Беги... твою мать!» Он не бежит, хватается за винтовку, он знает это «беги». «Беги... а то!» — штык около его тела, — инстинктивно отскакивает, бежит, оглядываясь назад, и кричит диким голосом. А по нему трещат выстрелы из десятка винтовок, мимо, мимо, мимо... Он бежит... Крик. Упал, попробовал встать, упал и пополз торопливо, как кошка. «Уйдёт!» — кричит кто-то, и подпоручик Г-н бежит к нему с насыпи. «Я раненый! раненый!» — дико кричит ползущий, а Г-н в упор стреляет ему в голову. Из головы что-то летит высоко-высоко во все стороны».

Став свидетелями вопиющих жестокостей, произвола и насилия, братья Гуль осознали фальшь мифа о «благородных рыцарях, спасающих Русь». Свою повесть Роман Гуль завершил лаконично: «Вскоре мы с братом вышли из армии».

Конец генерала

Между тем воинство, которое вёл Корнилов, преследовали военные неудачи. Белая армия столкнулась с упорным сопротивлением красных войск. В руководстве же Добрармии разрастались разногласия. Деникин вспоминал очередную стычку Алексеева с Корниловым 8 марта. Обострились отношения и с верхами кубанского казачества. Руководитель Кубанского правительства Лука Быч открыто заявлял: «Помогать Добровольческой армии — значит готовить вновь поглощение Кубани Россией». Неустойчивой была и поддержка рядовых кубанских казаков. Деникин признавал: «Казаки то поступали в отряды, то бросали фронт в самую критическую минуту».

Корнилов решил добиться перелома в неудачной кампании, взяв Екатеринодар. 12 апреля (30 марта по старому стилю) 1918 года, когда происходила осада Екатеринодара, у Корнилова состоялось совещание. Деникин вспоминал: «Собрались в тесной комнатке Корнилова генералы Алексеев, Романовский, Марков, Богаевский, я и кубанский атаман полковник Филимонов. Во время беседы выяснилась печальная картина положения армии. Противник во много раз превосходит нас силами и обладает неистощимыми запасами снарядов и патронов. Наши войска понесли тяжёлые потери, в особенности в командном составе. Части перемешаны и до крайности утомлены физически и морально четырёхдневным боем. Офицерский полк ещё сохранился, Кубанский стрелковый сильно потрёпан, из Партизанского осталось не более 300 штыков, ещё меньше в Корниловском. Замечается редкое для добровольцев явление — утечка из боевой линии в тыл. Казаки расходятся по своим станицам. Конница, по-видимому, ничего серьёзного сделать не может. Снарядов нет, патронов нет. Число раненых в лазарете перевалило за полторы тысячи».

Корнилов «резко и отчётливо сказал: «Положение действительно тяжёлое, и я не вижу другого выхода, как взятие Екатеринодара. Поэтому я решил завтра на рассвете атаковать по всему фронту».

Алексеев предложил отложить штурм города «на послезавтра», и Корнилов неожиданно с ним согласился. Комментируя это решение, Деникин писал: «На мой взгляд, такое половинчатое решение, в сущности лишь прикрытое колебание, не сулило существенных выгод: сомнительный отдых — в боевых цепях, трата последних патронов и возможность контратаки противника».

«Участники совещания разошлись сумрачные. Люди, близкие к Маркову, рассказывали потом, что, вернувшись в свой штаб, генерал сказал: «Наденьте чистое бельё, у кого есть. Екатеринодар не возьмём, а если и возьмём, то погибнем».

После совещания Деникин, сознававший невозможность взять Екатеринодар, сказал Корнилову: «Лавр Георгиевич, почему вы так непреклонны в этом вопросе?» — «Нет другого выхода, Антон Иванович. Если не возьмём Екатеринодар, то мне остаётся пустить пулю в лоб». — «Этого вы не можете сделать. Ведь тогда остались бы брошенные тысячи жизней. Отчего же нам не оторваться от Екатеринодара, чтобы действительно отдохнуть, устроиться и скомбинировать новую операцию? Ведь в случае неудачи штурма отступать нам едва ли удастся». — «Вы выведете»... Кто-то вошёл, и мы никогда не закончили этого разговора».

Привёл Деникин и разговор Корнилова со штабным офицером Казановичем, который также состоялся после совещания. Настаивая на штурме Екатеринодара, Корнилов сказал: «Конечно, мы все можем при этом погибнуть. Но, по-моему, лучше погибнуть с честью. Отступление теперь тоже равносильно гибели: без снарядов и патронов это будет медленная агония».

Было 8 утра 13 апреля, когда в доме, где находился Деникин, услыхали два взрыва: «Глухой удар в роще, разметались кони, зашевелились люди. Другой совсем рядом — сухой и резкий». В комнату к Деникину вбежал адъютант Корнилова Долинский. Он произнёс: «Ваше превосходительство! Генерал Корнилов...» Позже в приказе, подписанном генералом Алексеевым, утверждалось: «Неприятельским снарядом, попавшим в штаб армии, в 7 ч. 30 м. 31 сего марта убит генерал Корнилов».

Свидетелей гибели Корнилова не оказалось. Не было и свидетельств того, что он был убит «снарядом». Деникин писал: «Генерал Корнилов был один в своей комнате, когда неприятельская граната пробила стену возле окна и ударилась об пол под столом, за которым он сидел; силой взрыва его подбросило, по-видимому, кверху и ударило о печку. В момент разрыва гранаты в дверях появился Долинский, которого отшвырнуло в сторону. Когда затем Казанович и Долинский вошли первыми в комнату, она была наполнена дымом, на полу лежал генерал Корнилов, покрытый обломками штукатурки и пылью. Он ещё дышал... Кровь сочилась из небольшой ранки в виске и текла из пробитого правого бедра».

Возглавивший армию сразу же после смерти Корнилова Деникин в тот же день отдал распоряжение «снять осаду Екатеринодара и быстрым маршем большими переходами вывести армию из-под удара екатеринодарской группы большевистских войск. Возражений не последовало». Ясно, что лишь гибель Корнилова спасла «добровольцев» от неминуемого полного разгрома. Отсрочка же штурма на сутки, предложенная главным соперником Корнилова Алексеевым, привела к тому, что генерал был убит не на поле боя, а в штабе.

Многое в распространённой затем версии гибели Корнилова вызывает сомнения. Почему вместо «гранаты» в приказе Алексеева было сказано про «снаряд»? Не потому ли, что в ту пору гранаты метали лишь вручную, а поблизости от штаба не было обнаружено «неприятельских гранатомётчиков»? Не было проведено экспертизы относительно того, как попала в дом граната. Не было дано объяснений, почему в виске у Корнилова была «небольшая ранка». Было ли это самоубийство с выстрелом в висок и одновременным взрывом гранаты? Было ли это убийство, совершённое теми, кто сознавал гибельность безнадёжного штурма Екатеринодара? Не исключено, что противники Корнилова, тайные или явные, постарались спасти белую армию от катастрофы, устранив генерала. Очевидно одно: смерть генерала произошла накануне очередного краха его очередной авантюры.

* * *

Смерть Корнилова на пару лет опередила гибель белого движения, исторически обречённого на провал. Возрождаемый ныне культ Корнилова — это попытка реанимировать то обожание, которым был окружён генерал при жизни обманутыми и погубленными им солдатами его дивизии, поверившими в «отца родного». Это — попытка возродить тот ажиотаж, который в 1917 году ненадолго охватил часть общественного мнения России, страстно желавшего «навести порядок в стране» и готового принять «фитюльку, тряпку за важного человека».

Однако в то время многое не было известно про генерала. Ещё не были написаны мемуары Брусилова, разоблачающие несостоятельность Корнилова как военачальника. Ещё не вышли в свет мемуары Керенского и других политических деятелей 1917 года, из которых ясно, что Корнилов был лишь марионеткой в руках российских олигархов и западных держав. Ещё не были написаны мемуары Деникина, в которых раскрывались интриги внутри Добровольческой армии и беспринципная грызня между её руководителями. В то время Роман Гуль и многие другие ещё не представили свидетельств того, что корниловская армия была сбродом грабителей, убийц, насильников, ввергнувших страну в Гражданскую войну.

Те, кто возрождает культ Корнилова сейчас, или не знакомы с этими свидетельствами (что лишь говорит о непростительном их невежестве), или цинично их игнорируют (что доказывает глубину их морального падения).

Ясно, что правда не нужна новоявленным корниловцам. Им нужны те кумиры, которые отвечают духу нынешней буржуазной реставрации с его цинизмом, презрением к закону, народу, его чаяниям. Ценности, которые были характерны для Корнилова, разделяют и хозяева современного буржуазного общества. Как и Корнилов, они люто ненавидят строй социальной справедливости. Как и Корнилов, они склонны к авантюризму. Дутая репутация Корнилова близка тем, кто привык к созданию дутых предприятий, кто процветает на волнах экономического и политического мошенничества.

Как и Корнилов, они подменяют честный и добросовестный труд демагогией и лживой политиканской игрой. Как и Корнилов, который то изображал «слугу царю», то сажал под арест царскую семью, то изъявлял верность Керенскому, то готовил его свержение, то дружил с Савинковым, то сторонился его, они привыкли резко менять свои политические воззрения, предавать своих союзников. Погрязнув в политической фальши, они научились самозабвенно изображать жуликов честнейшими людьми, профанов и невежд — светочами ума, а вечно пьяного руководителя страны, который протрезвел лишь в могиле, — великим тружеником, «работавшим над документами». Как и Корнилов, они, в конечном счёте, запутываются в своих интригах и терпят одно поражение за другим, не считаясь с человеческими лишениями и жертвами. Культ генерала-неудачника — это памятник всем этим не лучшим человеческим качествам. Одновременно это нелепый монумент историческому невежеству и беспамятству, которые восторжествовали в обществе буржуазной реставрации.

В двадцатых числах августа 1917 года Россия оказалась на пороге военного переворота. Главнокомандующий генерал Л. Г. Корнилов приводит в движение войска, заручившись поддержкой главы правительства А. Ф. Керенской, согласного на военное положение. Какой-то особой программы у генерала нет, он считает необходимым, прежде всего, наведение порядка в армии и в тылу. При этом, Корнилову оказывают поддержку крупный бизнес, деятели национал-либеральных – кадетской и октябристской – партий, руководители влиятельных военных организаций – Союза офицеров армии и флота, и т. д. Но попытка военного переворота терпит до обидного быстрый провал, 26 августа (8 сентября) Керенский внезапно характеризует ранее согласованные действия главкома как «мятеж». Очень скоро главком окажется за решёткой, а Керенский сосредоточит в своих руках огромные полномочия, практически единолично управляя страной через созданную им Директорию в количестве пяти приближённых лиц. Одновременно происходит усиление большевиков, которые выступили за Керенского против Корнилова исходя из тактических соображений. Соображения эти были, как показала практика, совершенно верными, и большевики сорвали, пожалуй, самый свой большой приз, получив в руки оружие – по распоряжению правительства.

В советской историографии прочно утвердилось мнение о том, что мировой империализм, в первую очередь, в лице Антанты, всячески противодействовал большевикам и был готов на всё, вплоть до военного переворота. (Отсюда и поддержка Корнилова и других «реакционных» генералов.) Однако, факты серьёзно корректируют это утверждение, всё было намного сложнее. Имели место быть случаи, когда Антанта прямо подыгрывала большевикам.

Вот что пишет историк В.И. Старцев: «В условиях нарастания политической напряженности большевики решили провести в субботу 10 июня демонстрацию рабочих и солдат… В эти же дни часть офицерского корпуса, недовольная солдатской вольницей, которой явно попустительствовало правительство, решила создать свои организации. Возглавила движение «Военная лига», в него также входили «Антибольшевистская лига», «Союз защиты Родины и Порядка», а всего 14 союзов и организаций. Все они были крайне малочисленными, но имели пулеметы и горели желанием преподать урок солдатам и рабочим Петрограда. Вечером 9 июня президиум съезда Советов получил… от английского посла Дж. Бьюкенена секретные данные о намерении офицерских антибольшевистских организаций ее расстрелять. Не раскрывая источника информации, президиум съезда жестко потребовал запретить демонстрацию большевиков». («Революционный 1917-й») Таким образом, большевики и левые радикалы избежали страшного разгрома, который мог бы повернуть историю страны в другую сторону.

Конечно, «антантовцы» делали всё это не из-за какой-то любви к большевизму, окончательного утверждения которого они никак не желали. Более того, предпринимались ими и меры по оказанию ограниченной поддержки антибольшевистским силам, которые стояли тогда на позициях национал-либералов. В этом плане весьма показательна бурная активность английского разведчика и писателя С. Моэма накануне Октябрьского переворота, который «менее чем за три месяца своего пребывания в России… сумел организовать контрбольшевистский заговор с участием руководителей чехословацкого корпуса, видных генералов России и правых эсеров во главе с известным террористом Б. Савинковым… Однако великий разведчик попал в цейтнот. «Время поджимало. Росли слухи о растущей активности большевиков. Керенский носился взад и вперед как перепуганная курица». Очевидно, что сведения о тайной деятельности подданных Великобритании становились известны большевикам… Позже Моэм узнал, что его фамилия была в числе тех, кого должны были арестовать большевики после прихода к власти, а потому сразу же после штурма красногвардейскими отрядами Зимнего он спешно уничтожил весь свой шпионский реквизит и был эвакуирован британскими спецслужбами из Петрограда». (Ю. Емельянов. «Сталин. Путь к власти»).

Поддержка антибольшевистским силам была весьма ограниченной. Как очевидно, западные демократии вовсе не желали делать ставку на российских национал-либералов. Последние хотели видеть Россию сильным капиталистическим государством, пусть в чем-то и следующим за «старейшими демократиями», но в целом являющимся полноправным участником «мирового клуба». (В чём-то это перекликается с упованиями некоторых наших «силовых» элит.) Однако сами западные демократии вовсе не желали возникновения державы-конкурента, которая могла бы в будущем «обставить» их же самих. Он сделали ставку на превращение России в полуколониальную страну, раздираемую постоянными противоречиями. Кстати, что показательно, об этих планах предупреждал летом 1917 году И. В. Сталин на страницах «Рабочего пути», прямо указывая на корниловское выступление: «Известно, что прислуга броневых машин, сопровождавших в Питер «дикую дивизию», состояла из иностранцев. Известно, что некие представители посольств в Ставке не только знали о заговоре Корнилова, но и помогали Корнилову подготовить его. Известно, что агент «Таймс» и империалистической клики в Лондоне авантюрист Аладьин, приехавший из Англии прямо на Московское совещание, а потом «проследовавший» в Ставку,— был душой и первой скрипкой корниловского восстания. Известно, что некий видный представитель самого видного посольства в России ещё в июне месяце определенно связал себя с контрреволюционными происками Калединых и прочих, подкрепляя свои связи с ними внушительными субсидиями из кассы своих патронов. Известно, что «Times» и «Temps» не скрывали своего неудовольствия по случаю провала корниловского восстания, браня и понося революционные Комитеты и Советы. Известно, что комиссары Временного правительства на фронте принуждены были сделать определённое предупреждение неким иностранцам, ведущим себя в России, как европейцы в Центральной Африке». («Иностранцы и заговор Корнилова»)

Сам «будущий отец народов" и творец национал-коммунистической реформации налаживал контакты большевистского руководства с некоторыми армейскими кругами (начальник разведуправления Генштаба Н. М. Потапов и др.), категорически отрицающими либерализм в любом его проявлении – как в корниловском, так и в керенском. А, к слову сказать, сам Керенский всячески одобрял план генерала А. И. Духонина, предлагавшего создать некую «Русскую народную армию» - наёмное («добровольческое») образование, руководимое английскими и американскими инструкторами. По сути, это означало бы установление в России внешнего управление колониального типа.

Керенский, как очевидно, был совершенно прозападным политиком, чуждым даже и национал-либеральным иллюзиям. Не случайно же он являлся генеральным секретарём масонской организации «Великой Восток народов России» (ВВНР). Масонские ложи выступали в качестве мощнейших каналов влияния западных демократий, и вряд ли на такой ответственный пост могли назначить человека, в лояльности которого могли быть хоть какие-то, даже самые крохотные сомнения.

При этом, надо заметить, что сама ложа ВВНР, отличавшаяся от других лож своей четко выраженной политизацией, почему-то находилась вне сферы видимости российских спецслужб. Вот, что пишет сам Александр Фёдорович: «Предложение о вступлении в масоны я получил в 1912 году, сразу же после избрания в IV Думу. После серьёзных размышлений я пришёл к выводу, что мои собственные цели совпадают с целями общества, и принял это предложение. Следует подчеркнуть, что общество, в которое я вступил, было не совсем обычной масонской организацией. Необычным прежде всего было то, что общество разорвало все связи с зарубежными организациями и допускало в свои ряды женщин. Далее, были ликвидированы сложный ритуал и масонская система степеней; была сохранена лишь непременная внутренняя дисциплина, гарантировавшая высокие моральные качества членов и их способность хранить тайну. Не велись никакие письменные отчёты, не составлялись списки членов ложи. Такое поддержание секретности не приводило к утечке информации о целях и структуре общества. Изучая в Гуверовском институте циркуляры Департамента полиции, я не обнаружил в них никаких данных о существовании нашего общества, даже в тех двух циркулярах, которые касаются меня лично». («Россия на историческом повороте»)
Получается, что российская охранка, со всем её мощным сыском, как говорится, «не ловила мышей», точнее, не ловила некоторых жирных мышек, трогать которых ей запрещали некие могущественные силы.

В период от февраля к октябрю 1917 года Керенский выступает как некая центральная фигура, контролирующая и связывающая самые различные силы. Так, в составе первого, кадетско-октябристского, сугубо либерального Временного правительства он был единственным «левым» министром (ему единственному из российских политиков удастся поучаствовать во всех других правительствах). Такое впечатление, что Керенского назначили этаким «смотрящим» за национал-либеральными министрами – как бы они чего не натворили. И одновременно Керенский является членом Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов – то есть, наш герой участвует сразу в двух ветвях тогдашнего двоевластия. Вот уж действительно, сильная фигура, пользующаяся могущественнейшей поддержкой.

И вот, эта фигура решительно встаёт на защиту Ленина и большевиков, которые всячески нападают на само Временное правительство. Так, еще в период действия первого Временного правительства министр-кадет П. Н. Милюков поднял вопрос об иностранном спонсорстве Ленина и натолкнулся на категорическое неприятие Керенского, потребовавшего не сметь клеветать на «славную русскую революцию». Дальше, больше. 3-4 июля большевики организовали в Петрограде массовое выступление с участием вооруженных отрядов. Оно было подавлено войсками, и ряд левых радикалов (Л. Д. Троцкий, Л. Б. Каменев, Ю. М. Стеклов и др.) оказались за решёткой (Ленин покинул столицу и скрылся в Разливе). Началось разоружение большевиков, их газеты запретили распространять на фронте. Казалось бы, за ленинцев взялись весьма решительно, но не тут-то было. «… В ночь на 7 (20) июля, Керенский делает весьма странные шаги: он отменяет аресты Троцкого и Стеклова (Нахамкеса), - пишет историк Н. В. Стариков. - Штаб Петроградского округа протестует, но уже арестованного Стеклова отпускают. Троцкий всё же остаётся за решёткой. После этих событий следуют новые «удивительные» шаги Керенского. Сначала закрывается газета, напечатавшая компромат на Ленина, а затем 10 (23) июля Александр Федорович отбирает у военных право ареста большевиков. Органы же юстиции более никого не арестовывают. Помимо этого Керенский официально приказывает командующему округом генералу Половцеву прекратить разоружение большевиков!» («Кто убил Российскую Империю?»)

«Патриотическая» конспирология любит изображать события 1917 года и последующих «смутных» лет как один сплошной триумф «мировой закулисы» и, вообще, разнообразных антирусских сил. Тем самым она невольно (а, может, иногда и вольно?) делает весьма нехилый пиар всем этим «закулисам», изображая их всесильными, неошибающимися, всегда и всё просчитывающими на много шагов вперед. Параллельно сам русский народ изображается как некая страдающая сила, которая терпит постоянные поражения, оказываясь марионеткой, вовлечённой в игры различных внешних сил. Тем самым русским вбивается мысль об их фатальной бессубъектности. Подобная трактовка российской революции представляется намного более худшей, чем официальная советская. Она, конечно, так же искажала реальность и даже оглупляла всё произошедшая. Но эта трактовка, по крайней мере, внушала русским некую гордость за то, что именно в России произошло великое свершение – «десять дней, которые потрясли мир».

На самом деле, как уже отмечалось выше, всё было гораздо сложнее. Западные демократии и впрямь делали ставку на усиление большевиков, рассматривая их как некую радикальную силу, способную поддерживать Россию в состоянии нестабильности. В идеале была бы консервация гражданской войны на долгие годы (как в 1920-1940-е годы в Китае). Тогда можно было бы получить непредставимо колоссальные сверхприбыли. Показательно, что в январе 1919 года Антанта предложила белым и красным провести мирные переговоры на Принцевых островах в Мраморном море, которые должны были бы завершиться сохранением статуса-кво – то есть, государственно-политической раздробленности России. Белые были с этим решительно не согласны, что свидетельствует об их определенной независимости от Запада.

В 1917 году западные демократии ничуть не беспокоились по поводу того, что большевики выведут Россию из войны. Это их обещание западники считали демагогией, необходимой для того, чтобы привлечь массы. Они отлично знали, что среди большевиков множество их же собственных агентов влияния (типа масона Троцкого, имевшего прочные связи с англичанами и американцами), да и просто авантюристов, которых легко зажечь лозунгом «революционной войны против германского империализма». И ведь действительно, во время мирных переговоров в Бресте большинство членов ЦК выступило как раз за эту самую войну. Казалось бы, всё было на «мази», но тут великую западную игру поломал Ленин, которые не желал быть марионеткой в руках западных плутократов. Он объявил большинству членов ЦК, что если они не согласятся на подписание мирного договора с немцами, то он выйдет из этого коллегиального и напрямую обратиться к массам. Тем самым, к слову, Ильич уподобился Ивану Грозному, покинувшему столицу, удалившемуся в Александровскую слободу и обратившемуся к «мизинным» людям, возложив гнев на бояр. В Ильиче, вне всякого сомнения, пробудился русский царско-народный архетип, который и не позволил втянуть Россию в кровавую внешнеполитическую авантюру.

Понятно, что Запад не боялся и поражения большевиков. В этом случае в стране утверждалась бы полуколониальная диктатура, которая держалась бы на штыках «Русской народной армии». Сами большевики при таком раскладе никуда не исчезали бы, но продолжали оставаться радикальной силой, дестабилизирующей обстановку. Опять же, в стране также имела бы место быть затяжная гражданская война. Судя по всему, Антанта видела в Керенском лидера антибольшевистских сил, который бы поставил их под полный контроль западных правительств. И поначалу всё складывалось успешно, даже и после Октябрьского переворота. За Керенского «подписался» генерал-монархист П. Н. Краснов, ничуть не симпатизирующий Временному правительству, но всё-таки предпочитавшего его большевикам. Он двинулся в поход на Петроград, который провалился при довольно интересных обстоятельствах. Краснова остановил бойцы 106-й дивизии, вызванные телеграммой Ленина из Гельсингфорса. Это, как сейчас сказали бы, «спецназовское», подразделение приняло активное участие в штурме Зимнего, им командовал военный разведчик М. С. Свечников (подробнее - http://www.zavtra.ru/content/view/aleksandr-eliseev-pervyij-krasno-korichnevyij-front-2013-01-14-153848/). «Появление его бойцов решило исход дела, - пишет И. А. Дамаскин. - Краснов вспоминал впоследствии, что был потрясен, когда разглядел в бинокль офицерские погоны на плечах большевистских командиров». («Вожди и разведка»)

Мозговые центры западных плутократий серьезно просчитались. Вначале их игру поломал Ленин, который, против воли большинства ЦК настоял на заключении Брестского мира. И, тем самым, избавил свою партию от необходимости вести кровопролитную войну против кайзеровской Германии. Понятно, что прежняя армия (точнее то, что от неё осталось), воевать не стала бы, однако, бросить на фронт десятки тысяч партийных энтузиастов (особенно, из молодых) представлялось вполне возможным. Тогда большевики уже не смогли бы столь эффективно противостоять белым в грядущих ожесточённых столкновениях. Но и белые вряд ли смогли бы окончательно раздавать большевизм – поэтому наиболее вероятным был всё тот же вариант затяжной гражданской войны. А так Ленин сохранил необходимый для победы ресурс.

Второй раз игру плутократий сломали уже белые, отказавшиеся подписать мирный договор с красными и таким образом законсервировать раздробленность России и само гражданское противостояние. Русская стихия упорно не хотела вмещаться в западную матрицу, и своим широким разливом размывала все рамки, придуманные хитроумными западными стратегами. В результате, Запад проиграл, упустив Россию на несколько десятков лет. До революции российская экономика находилась под сильным контролем западного капитала – английского, французского, германского, бельгийского. И это вовсе не «измышления советских историков» - достаточно прочитать верноподданную монархическую, националистическую прессу, политические сочинения крайне правых, чтобы убедиться в наличии роковой экономической зависимости от Запада. После Октября западный капитал Россию фактически утерял. Нет, был, конечно, НЭП, с его ограниченными концессиями, но это уже – остатки прежней роскоши. А потом, с началом сталинской индустриализации, не стало и этих остатков. Нет, западные предприниматели хорошо погрелись на поставках оборудования в СССР, однако, речь уже не шла об экспансии капиталов. Западные элиты чересчур заигрались в российскую политику, которая на определённом этапе вышла из-под их контроля. Не совсем, конечно, прозападное лобби всегда существовало в СССР. Но это уже тема отдельного исследования.

Весьма символично, что корниловский мятеж произошёл в августе (пусть и по новому стилю и в сентябре), как и печально известное выступление ГКЧП. И здесь можно найти некие пересечения, свидетельствующие о возможной провокации. Вот, например, утверждение бывшего премьер-министра СССР, участника ГКЧП В. С. Павлова: «Кроме того, Горбачев, инспирируя путч, преследовал и личные цели, связанные с его желанием удержать власть». По его мнению, «Горбачёв решил использовать нашу преданность делу и своей стране, народу, чтобы расправиться нашими руками с Ельциным, подталкивая нас на кровопролитие. Затем, как Президент СССР, расправиться с виновниками этого кровопролития, то есть с нами. В итоге - страна в развале, раздел и беспредел, он на троне, а все, кто мог оказать сопротивление, на том свете или в тюрьме». А вот мнение предводителя противоположного лагеря - Б. Н. Ельцина, отмечавшего «марионеточный характер» заговора. Согласно ему, «главное происходило за кулисами событий» и «настоящая военная хунта так себя вести не станет».

Действительно, поведение заговорщиков было довольно странным, и всё это попахивает провокацией. Как бы то ни было, но итог известен – в стране произошла «криминально-буржуазная» революция, окончившаяся развалом СССР и неолиберальными «реформами». Маятник истории качнулся назад.

Он погиб 13 апреля 1918 года в бою под Екатеринодаром. Тем закончился легендарный Ледяной поход Добровольческой армии. А споры вокруг генерала не утихают. Для одних Корнилов — организатор контрреволюционного мятежа, «корниловщины», для других — солдат, до конца боровшийся за спасение России от анархии и развала. В петербургском Музее политической истории России немало документов, фото и рисунков Корнилова, его приказ о наступлении на Петроград в августе 1917-го, бурка и шашка всадника Дикой дивизии: Сотрудник музея, кандидат исторических наук Алексей КУЛЕГИН приоткрыл несколько страниц этой незаурядной жизни.

Корнилов в русской истории на слуху, но в этой фигуре до сей поры много загадочного. Родился в семье казака, хлебнул приключений, которых хватило бы на три жизни: разведывательные миссии в Азии и в Китае, побег из немецкого плена, головокружительная военная карьера... В 1917 году эти трое были самыми знаковыми фигурами: Ленин, Керенский и Корнилов. Как сказал поэт, бывают странные сближенья... Керенский и Ленин родились в Симбирске, оба учились в гимназии, директором которой был отец будущего политика Федор Керенский (он, кстати, подписал аттестат на золотую медаль Володе Ульянову). А Ленин и Корнилов родились в один год.

Папа у Корнилова — казак, а мама — казашка из кочевого рода. Казачья родословная определила его военное будущее, а восточная кровь добавила авантюринку в характер. Переодевшись в туркмена, он пробирался в те места, где белому человеку путь закрыт. Корнилов, кстати, описал свои путешествия в научных журналах. В этом смысле его можно сравнить с Александром Колчаком, полярным исследователем.

В Первую мировую Корнилов воевал под началом генерала Брусилова. В 1915 году при драматических обстоятельствах попал в плен — его дивизия прикрывала отход армии в Карпатах, почти вся погибла в боях, но основные части корпуса прорвались из окружения. Корнилов был ранен в руку и в ногу... Чуть подлечившись и переодевшись в форму австрийского солдата, бежал, выбирался лесами. Николай II лично в Ставке вручил ему Георгиевский крест и назначил командующим корпусом. Хотя тот же Брусилов считал Корнилова храбрым воякой, но все же с партизанскими замашками. Не стратегом!

— А замахнулся на спасение Отечества?

— Корнилов стал весьма популярной фигурой, что много значит в пору смуты. И когда в Февральскую революцию императорская власть была свергнута, именно Корнилова поставили командовать войсками Петроградского округа. Генерал участвовал в аресте императрицы. Думаю, он сознательно хотел утвердиться перед новым революционным правительством. В конце апреля 1917-го Корнилов уехал на фронт командовать 8-й армией, она действовала так успешно, что уже 19 июля Керенский назначил его Верховным главнокомандующим — как раз вместо Брусилова. И Корнилов завалил главу Временного правительства программами, заявлениями с требованием навести в стране порядок. Он считал, что всю страну надо поставить под ружье, ввести смертную казнь... И Керенский его поддерживал.

— Так почему же «корниловский мятеж», если действовали они согласованно?

— Советская трактовка (что генерал-де собирался захватить власть) слишком прямолинейна. Керенский дал знать Корнилову: ваши предложения нас устраивают, но действовать надо втайне. Ставка начала сосредотачивать войска в окрестностях Петрограда к концу августа, Петроград должны были объявить на военном положении, офицеры и юнкера готовились взять под контроль разложившиеся части, распустить Петроградский совет, арестовать большевистских деятелей. Такой был замысел...

— И что же им помешало?

— Керенский понимал, что если Корнилов победит, то станет первым лицом. И вот совершается провокация с участием князя Львова. Тот на заседании Временного правительства вдруг заявил, что Корнилов готовит мятеж. И генерала снимают с поста за попытку государственного переворота. Это было полной неожиданностью для генерала. Корнилов даже решил, что депешу о его отстранении немцы подбросили. А когда увидел, что Керенский его подставил, решил идти до конца. Издает приказ войскам наступать на Петроград, поскольку Временное правительство действует в интересах германского штаба, разрушает Россию и т. д. Компромисс после таких заявлений невозможен. Керенскому ничего не оставалось, как обратиться за помощью к Советам. И пошло-поехало!

— Но где тут мятеж?

— Корнилов, как мне представляется, переоценил свои силы. Он думал, что его боевые части легко справятся с разнузданной солдатней Петроградского гарнизона и необученными красногвардейцами. Дикая дивизия и 3-й конный корпус продолжали двигаться к Петрограду. Но все решила мощная большевистская пропаганда. Она остановила войска на подступах к городу, и даже Дикая дивизия перешла на сторону Петроградского совета и Временного правительства. Корнилову не повезло: в это время в Петрограде проходил Всероссийский мусульманский съезд. Его лидеры заявили о поддержке правительства Керенского, направили агитаторов в части. Да и джигитам, думаю, не очень хотелось участвовать в таких разборках.

Так Корнилов оказался под арестом. Парадокс в том, что генерал имел шанс победить, но вместо этого сделал подарок большевикам. Благодаря такому «мятежу в легкой форме» они получили возможность легализоваться, упрекнуть Керенского в слабости, в том, что он потакает монархистам. Большевики были легализованы, вооружили красную гвардию, пошел процесс большевизации Советов: Они воспользовались этим подарком на все сто.

А что же Корнилов? После Октябрьской революции, в ноябре, он с некоторыми своими сторонниками бежит на Дон, там выступает как организатор Добровольческой армии, которой потом руководил триумвират: генералы Корнилов, Алексеев, Деникин. Большое войско собрать не удалось, лишь около 4 тысяч человек. И Добровольческая армия начала переход из Ростова на Кубань.

— Почему его назвали Ледяным походом?

— Зимой шли добровольцы, хотя сильных морозов не было. Финал корниловской драмы случился под Екатеринодаром. Точку в биографии генерала поставил шальной снаряд красных. Добровольцы отступили. Знаком «За ледяной поход» № 1 Корнилова наградили посмертно (этот знак был весьма почетной наградой). Имя генерала стало в какой-то степени символом Белого движения.

Если бы Корнилову удалось одержать победу, наверное, судьба России сложилась бы по-иному. Возникла бы военная диктатура. Была бы кровь, но в гораздо меньших масштабах, без ужасов Гражданской войны, красного террора, голода. И по итогам Первой мировой Россия стала бы не страной-изгоем, а победительницей, соответственно, и перспективы перед ней открывались бы в ХХ веке совершенно другие. Конечно, это только гипотеза, но такой шанс у страны был.

— Алексей Михайлович, вернемся к жизни Корнилова. Это история измены присяге и попытки реабилитироваться, искупить ее?

— С присягой сложная вещь. Военные всегда чурались политики, их дело — защищать страну от внешнего врага. Но в 1917 году Корнилов был первым из генералов, который открыто заявил о своих претензиях на политическое лидерство. Что касается присяги царю, они все ей изменили. Корнилов тут не был исключением. Они все, вплоть до членов императорской семьи (не только великий князь Кирилл Владимирович, который 1 марта 1917 года явился к Таврическому дворцу с красным бантом), слали телеграммы, в которых присягали на верность Временному правительству. Они ведь могли этого не делать! Тогда, в 1917-м, им еще никто расстрелом не грозил. Но они это сделали. Изменили императору Николаю не большевики, которые были его идейными врагами, а как раз те люди, которые должны быть опорой трона. Начиная с начальника штаба Ставки генерала Алексеева, всех командующих фронтами, великих князей...

— «Кругом измена, трусость и обман»?

— Совершенно верно. Тут царь не ошибся, записав эту фразу в дневнике. Впрочем, Корнилов считал, что его присяга Родине выше присяги Временному правительству. Он подчеркивал: «Я буду отвечать только перед Богом и перед родиной». Деникин в своих «Очерках русской смуты» вспоминает, что, когда речь заходила о реставрации монархии, Корнилов говорил: «Я с Романовыми больше ни на какие авантюры не пойду». Скорее всего, он был сторонником твердой власти, демократической республики авторитарного типа. Но об этом мы можем только догадываться...

Торжественное мероприятие прошло сегодня в столице Кубани в рамках традиционных Корниловских поминовений, которые в этом году посвящены 97-й годовщине со дня гибели командующего Добровольческой армией. Почтить память жертв Гражданской войны пришли более 3 тыс. жителей города и края.

- На этом историческом месте, где почти сто лет назад погиб блестящий ученый, генерал, патриот своего Отечества Лавр Корнилов, поминовения проходят в третий раз. Вспоминая те трагические события в истории нашей страны, мы понимаем, как это страшно, когда брат идет на брата, а соотечественник стреляет в соотечественника. Нет более несправедливой и трагичной войны, чем Гражданская, и особенно ясно мы чувствуем это сегодня. Пламя и ужасы братоубийственной бойни не должны повториться, - сказал Владимир Евланов.

Глава города рассказал собравшимся на траурное мероприятие казакам, жителям и гостям Краснодара о планах создания на месте гибели Лавра Корнилова бульвара, восстановлении дома, где был смертельно ранен генерал, строительства часовни. В этом году сформирован сквер как первая часть будущего бульвара. Высажены деревья и кустарники, ведутся работы по строительству уличного освещения, устанавливаются малые архитектурные формы. Здесь будет создан полноценный парк, а в будущем продлено благоустройство этой территории в сторону станицы Елизаветинской.

- Уже сейчас это место пользуется популярностью у горожан, сюда приезжают экскурсии, мемориал посещают наши гости. Мемориал постепенно становится знаковым для казачьего града. Он служит для воспитания подрастающего поколения в духе патриотизма и почитания героев, которые боролись за процветание и целостность нашей страны, - сказал Владимир Евланов.

В торжественном мероприятии приняли участие первый заместитель атамана Кубанского казачьего войска, казачий полковник Николай Перваков, первый заместитель председателя городской Думы Краснодара Виктор Тимофеев, заместитель главы города Сергей Васин, депутаты Законодательного Собрания Краснодарского края и городской Думы Краснодара, главы районов края и внутригородских округов Краснодара, представители общественности, молодежь, ученики казачьих классов и кадетских корпусов.

В традиционных Корниловских поминовениях также участвовали казаки Кубанского казачьего войска, его Екатеринодарского районного отдела, краснодарцы - всего более 3 тыс. человек.

Заупокойную литию об убиенных воинах совершил войсковой священник Кубанского казачьего войска, настоятель Свято-Покровского храма протоиерей отец Иоанн (Гармаш).

Прозвучали Гимны России, Кубани и Краснодара.

Память погибших собравшиеся почтили минутой молчания, к памятнику легли венки и цветы. Прогремели залпы оружейного салюта. Казачьи корпуса прошли мимо монумента торжественным маршем.

Завершилось мероприятие концертом артистов Краснодарской филармонии и традиционными казачьими состязаниями.

Решение о создании мемориального комплекса было принято по инициативе главы Краснодара Владимира Евланова в 2011 году.

Памятник работы краснодарских скульпторов Валерия Пчелина и Алана Корнаева был открыт 13 апреля 2013 года на ул. Калинина, 100 в Краснодаре рядом с домом, где в 1918 году был смертельно ранен генерал Корнилов. Спустя год он пополнился скульптурной композицией конной группы из трёх лошадей без седоков, символизирующей потерянную Добровольческую армию и трагическую судьбу всего Белого движения.

Лавр Георгиевич Корнилов родился в семье потомственного казака 30 августа 1870 года в станице Каркалинская Семипалатинской области. Начал военную службу в Туркестанском военном округе, участвовал здесь также в исследовательских и разведывательных экспедициях. Отличился в Мукденском сражении в феврале 1905 года во время русско-японской войны. Проявил героизм и полководческие таланты на полях сражений Первой мировой войны в сражениях в Галиции и Карпатах. После Февральской революции 1917 года за пять с половиной месяцев прошел путь от командира корпуса до командующего Петроградским военным округом, а затем Верховного главнокомандующего.

Участвовал в Гражданской войне, был главнокомандующим Добровольческой армией, вождем Белого движения на Юге России. Корнилов - кавалер орденов Святого Георгия 3-й и 4-й степеней, ордена Святой Анны 2-й степени, ордена Святого Станислава 3-й степени, обладатель Знака 1-го Кубанского (Ледяного) похода (посмертно).

Корнилов погиб 13 апреля 1918 года во время обстрела штаба артиллерией красноармейцев. Снаряд пробил крышу дома на высоком берегу Кубани под Екатеринодаром.