Казачество в системе Советского государства в период с 1921 по 1941-е годы

Невосполнимые морально-этические потери в ходе Гражданской войны имели глубокие социокультурные последствия, долгое время сказывавшиеся в истории советской страны. Кроме того, война сильно повлияла на морально-нравственное состояние советского общества. В результате красного террора во время Гражданской войны в России погибли более полутора миллионов человек. Но это были не только людские потери. Это был еще и страх. Страх, который заставлял людей покоряться. Большевистские правители страны во главе с Лениным, Троцким, Свердловым и другими в очередной раз убедились в том, что звериная жестокость очень помогает им добиваться своих целей и удерживать власть. По справедливому мнению В. Е. Шамбарова – «Многочисленные аресты, расстрелы, ГУЛАГи – все, что мы привыкли называть репрессиями, берет свое начало в период Гражданской войны»[1.]. Тогда они опробовали это страшное оружие на практике и продолжали пользоваться им и дальше.

На протяжении всей Гражданской войны большевики проводили социально-экономическую политику, получившую впоследствии название «военного коммунизма». Она была рождена, с одной стороны, чрезвычайными условиями того времени (развалом экономики в 1917 году, голодом, особенно в промышленных центрах, вооруженной борьбой и т.п.), а с другой стороны – отражала представления об отмирании товарно-денежных отношений и рынка после победы пролетарской революции. Это сочетание вело к строжайшей централизации, росту бюрократического аппарата, военно-приказной системе управления, уравнительному распределению по классовому принципу.

В 1921 году Советское правительство было вынуждено отказаться от политики военного коммунизма – 21 марта ВЦИК издал декрет «О замене продовольственной и сырьевой разверстки натуральным налогом». Размеры налога были намного меньше продразверстки – 240 миллионов пудов зерновых вместо 423 миллиона пудов по разверстке 1920 года. Крестьянам давалось право свободной продажи излишков

В казачьих областях в первой половине двадцатых годов обстановка оставалась напряженной. Политика расказачивания и продразверстки толкнула часть казаков к созданию партизанских отрядов для борьбы с Советской властью. Усугубил положение и голод, прокатившийся по казачьим областям в 1921-1922 годах, в свою очередь, искусственно вызванный политикой Военного коммунизма. При этом большевистские лидеры не скрывали, что голод специально использовался ими для «очистки» от ненужного, по словам Н. Бухарина: «человеческого материала капиталистической эпохи». Складывалось впечатление, что в первую очередь голод был скрытой репрессией против населения, поддерживающего повстанцев.

Создаваемые же казаками-повстанцами отряды были, как правило, малочисленны, объединяя максимум несколько сот человек. Слабость требовала поиска союзников – вот почему командиры этих отрядов постоянно искали контактов друг с другом. В основном такие группы не имели постоянной базы, находясь в постоянном движении. Действия их, заключавшиеся в набегах на населенные пункты и истребление там «врагов», неизбежно вели к сворачиванию агитационной деятельности. Идейные позиции повстанцев декларировались крайне скупо, во главу угла была поставлена борьба с коммунистами. Все эти отряды уже начинали балансировать на той грани, которая отделяла идейных противников коммунистического режима от бандитов, воюющих против всех и вся. Их трагедия заключалась в невозможности возврата к мирной жизни – дорогу назад преграждали и обоюдное нежелание идти на компромиссы, и уже пролитая кровь. То, что о победе теперь не могло быть и речи, было очевидно всем. Сопротивление малых групп повстанцев было сопротивлением обреченных.

На Дону, Кубани и Тереке такие отряды действовали в период с 1920 по 1922 год. Так, в июле 1920 года под Майкопом М. Фостиковым была создана казачья «Армия возрождения России». На Кубани в октябре 1920 года образован так называемый 1-й отряд Партизанской русской армии под командованием М. Н. Жукова, просуществовавший до весны 1921 года. С 1921 года он же возглавил «Организацию белого креста», имевшую подпольные ячейки на северо-западе Кубани. На Тереке в районе станиц Александровской и Змейской действовал отряд полковника Котова в составе около 200 человек, состоящий из бывших белогвардейцев и примкнувших к ним, недовольных политикой продразверстки. В конце 1921 – начале 1922 года на границе Воронежской губернии и Верхнее-Донского округа действовал отряд казака Якова Фомина, бывшего командира кавалерийского эскадрона Красной Армии. В первой половине 1922 года со всеми этими отрядами было покончено.

До 1926 года продолжались лишь повстанческие выступления на Кубани вблизи города Армавир, станиц Приморско-Ахтарской, Арчадинской, и на Тереке – у станиц Зольской и Змейской. Особенно активно и дерзко действовал отряд под командованием Т. Шипшева, бывшего белогвардейского офицера из дивизии А. Г. Шкуро. Этот отряд действовал на территории Кабардино-Балкарии, Чечено-Ингушетии и Дагестана, постоянно меняя свою дислокацию. За время своего существования этим отрядом было совершено более 200 вооруженных налетов и ограблений поездов, госпредприятий, убийства ряда советских и партийных работников.

Одним из методов подавления антисоветских выступлений среди казаков являлось дискриминационное лишение казачьего населения избирательных прав. Так, в некоторых станицах «лишенцами» являлись до трети казаков от общего числа жителей. В 1924 году на Северном Кавказе к этой категории относилось 2,4% населения[7.].

При этом Советская власть делала и попытки привлечь на свою сторону казаков, обещая не подвергать репрессиям тех, кто служил в Белой Армии. Так, 3 ноября 1921 года ВЦИК издал декрет «Амнистия лицам, участвовавшим в качестве солдат в белогвардейских военных организациях». А в январе 1925 года, в связи с созывом 1-го краевого съезда Советов Северного Кавказа, Президиум ВЦИК РСФСР объявил, что все вернувшиеся на Северный Кавказ из эмиграции до 1 февраля 1925 года рядовые казаки не только подлежат амнистии, но и восстанавливаются в избирательных правах[8.].

В период НЭПа Советская власть в отношении казачества пошла на временные уступки. 30 апреля 1925 года состоялся пленум ЦК РКП(б) на котором среди прочего прошло обсуждение казачьей темы[8.]. Вскоре 9 и 15 мая 1925 года, газета «Правда» публикует резолюцию пленума по вопросу о казачестве, в которой звучат такие высказывания: «совершенно недопустимо игнорирование особенностей казачьего быта и применение насильственных мер по борьбе с остатками казачьих традиций», «пересмотреть вопрос о лишении избирательных прав станичных и хуторских атаманов и писарей, выборных лиц казачества, проявивших лояльность к Советской власти», «в наименовании Советов в казачьих районах должно быть обязательным упоминание: «и казачьих депутатов»», «признать необходимым, чтобы в местных газетах соответствующих районов гораздо больше внимания, чем до сих пор, уделялось освещению положения казачества и нуждам казачества и было уделено должное внимание делу привлечения селькоров из казачьей среды». Но самым главным были два последних пункта резолюции. Так, в пункте 9-м говорилось: «Способы проведения национальной политики в казачьих районах требуют особенного такта. В районах со смешанным национальным составом усилить участие казачества в руководящих органах тех национальных республик и областей, в которых казачество до сих пор мало привлечено к э этой работе». В пункте 10-м давались четкие указания – «признать допустимым районы с компактным казачьим населением в нацобластях выделять в отдельные административные единицы (например, Оренбургский район)». В казачьих станицах было разрешено выбирать в органы местной власти казаков, в том числе, председателями некоторых стансоветов становились бывшие станичные атаманы. Разрешалось употреблять самоназвание «казак» и носить традиционную форму[9.].

Немаловажным фактором можно считать и то, что в этом же году был проведен анализ положения русского (казачьего) населения в республиках с преобладающим нерусским населением, и результатом этой работы явилось следующее признание: «Во многих национальных образованиях Союза Советских Социалистических Республик интересы русского населения терпят ущерб в пользу коренного населения»[8.].

В июле 1925 года в соответствии с требованием Президиума Северо-Кавказского крайисполкома был проведен съезд казачьего населения Кабардино-Балкарской и Северо-Осетинской автономных областей. Решением Кабардино-Балкарского облисполкома был образован Казачий округ из станиц Пришибской, Котляревской и Александровской. Образование Отдельного казачьего округа на территории Кабардино-Балкарской автономной области совпало с хозяйственно – административным районированием, проведенным в 1924–1925 годах, и разукрупнением сельских и станичных Советов в 1925 году. Районирование было связано с расширением прав местных органов власти в КБАО.

При районировании учитывались экономические и национальные особенности. Так, из Баксанского округа была выделена восточная часть, где преобладало русское население, и образован Прималкинский округ с административным центром в станице Прохладной. Западная часть Баксанского округа, население которого преимущественно занималось животноводством, выделялась в Нагорный округ с центром в Пятигорске. Из станиц принадлежавших ранее Мало-Кабардинскому и Прималкинскому округам был сформирован особый Казачий округ. Остальные округа – Нальчикский, Мало-Кабардинский, Урванский и Балкарский – сохранились в прежних границах определенных КБАО еще в 1922 году.

При разукрупнении сельских Советов учитывались территориальные признаки, численность населения, характер хозяйства жителей, условия связи с ближайшими центрами округов, национальный состав. В результате на 1 января 1926 года в Кабардино-Балкарском автономном округе насчитывалось 8 окружных и 87 сельских Советов. Созданию Казачьего округа дал толчок 3 пленум ЦК Кабардино-Балкарской области. Так, на очередном заседании прошедшем 26 июля 1925 года председатель облисполкома Бетал Калмыков заявил следующее: «Казачество не является чужим народом, вклинившимся в наши земли, а есть частица нашей области. Надо будет организовать немедленно Казачий ревком и торжественно открыть Казачий округ на Котляревской. Надо дать им возможность самоуправляться и наряду с этим помочь им средствами. Пусть об этом нашем самостоятельном Казачьем округе по всему Северному Кавказу говорят».

В протоколе за № 3. Пленума Центрального Исполнительного Комитета Советов Кабардино-Балкарской автономной области было записано следующее: «Для вовлечения широких крестьянских масс в русло советской общественности и целесообразности использования и стремления к культурному и хозяйственному строительству Пленум ЦИК КБАО постановил: 1. Предоставить автономное самоуправление в пределах Мало-Кабардинскому и Балкарскому округам. Выделить из состава Мало-Кабардинского и Прималкинского округов район с казачьим населением с центром в селении Майское с непосредственным подчинением Центральному Исполнительному Комитету, в состав Казачьего округа ввести станицы Александровскую, Пришибскую, Котляревскую с подчиненными им населенными пунктами».

Выбор населенных пунктов вошедших в казачий округ был не случаен и имеет свою историю. Первые месяцы существования Горской республики наглядно показали, что наиболее целесообразной формой национально-государственного устройства для горских народов является не автономная многонациональная республика, а предоставление каждому народу национальной областной автономии, непосредственно связанной с РСФСР, дабы предотвратить в дальнейшем межнациональные конфликты. Первый шаг в этом направлении сделала Кабарда. В мае 1921 года по инициативе партийной организации Кабардинского округа был поставлен вопрос о выделении Кабарды из состава Горской АССР. 21 мая 1921 года он обсуждался на совместном заседании Кабардинского окружного комитета партии и окружного исполкома. Здесь было принято решение просить высшие органы Советской власти выделить Кабарду из состава Горской АССР и предоставить ей право самостоятельной автономной советской области с непосредственным подчинением органам РСФСР. Вскоре прошли сельские сходы крестьян, где трудящиеся также единогласно просили высшие органы власти выделить Кабарду в самостоятельную автономную область.

Прошедший с 11 по 13 июля 1921 года съезд Советов Кабарды постановил обратиться к высшим органам РСФСР с просьбой о выделении Кабарды в автономную область. Просьбу трудящихся Кабарды поддержало Кавказское бюро ЦК партии. 3 июля 1921 года пленум Кавказского бюро ЦК РКП(б) признал целесообразным предоставление Кабарде советской автономии.

1 сентября 1921 года ВЦИК РСФСР принял постановление о выделении из Горской АССР автономной области Кабардинского народа с непосредственным подчинением ВЦИК РСФСР, в составе Баксанского, Нальчикского, Урванского и Мало-Кабардинского округов с включением в её состав казачьих станиц Пришибской, Котляревской и Александровской с хуторами и населением в 8609 человек и земельной площадью в 26 124 десятин отторгнутой из состава Терской области.

Таким образом, именно с 1921 года станицы Пришибская, Котляревская и Александровская, а также пристанционный поселок Пришибский (в 1925 году переименованный в Майский) очутились в составе сначала Кабардинской, а с 1922 года в Кабардино-Балкарской автономной области.

Отдельный Казачий округ на территории Кабардино-Балкарской автономной области как самостоятельная территориальная единица просуществовал недолго. Округ был упразднён в 1927 году с передачей его территории и всех населенных пунктов в состав Прималкинского округа.

В Северной Осетии, в отличие от Кабардино-Балкарии, процесс создания казачьего района всячески тормозился облисполкомом, и лишь твердая позиция крайисполкома позволила объединить станицы Ардонскую, Архонскую, Змейскую, Николаевскую и хутор Архонский в отдельный округ, получивший название Притеречного[8.]. Так 16 ноября 1925 года было издано постановление за № 333 Президиума ВЦИК об организации казачьего округа в составе Северо-Осетинской автономной области.

9 декабря 1925 года состоялось заседание президиума ЦИК Северо-Осетинской автономной области, который утвердил постановление ВЦИК о создании Притеречного округа. Ранее станицы вошедшие в округ входили в разные районы: Змейская и Николаевская – в Дигорский, Архонская – в Алагиро-Ардонский, Архонская и хутор Ардонский – в Гизезельский.

Администрация Притеречного округа по своей структуре была такая же, как у остальных районов Северо-Осетинской области, с той разницей, что почти все должности занимали казаки из станиц округа. Из них же состояла и окружная милиция. Главным же отличием округа от других районов было то, что он «ввиду особых условий имеет право сношения с краевым центром, минуя северо-осетинские власти». Последним это, конечно же не нравилось. По этому вопросу шли долгие споры. Власти Осетии опасались, что округ вообще выведут из под их управления[28.].

Просуществовал Притеречный казачий округ как самостоятельная административно-территориальная единица до 1931 года – когда был переименован в район и тем самым полностью вошел в подчинение властям Северной Осетии. А в 1933 году Притеречный район был полностью ликвидирован, а его населенные пункты распределены по разным районам Осетии.

Однако, несмотря на решения о создании казачьих округов, двойственный подход к казачьему вопросу представителей Советской власти был явлением очевидным, и выдавливание казачьего населения из мест традиционного проживания, а так же игнорирование необходимости территориальной самостоятельности, продолжались на протяжении всего последующего Гражданской войне периода. Так, в конце 1928 года Северо-Кавказским крайисполкомом было принято постановление о ликвидации Грозненского и Сунженского самостоятельных казачьих округов существовавших со времен Терской области, с передачей их территории в состав Чеченской АО и, частично, в состав Моздокского округа.

Причины ликвидации казачьих округов везде были одинаковы и, как правило, надуманы: отсталость экономического развития, раздутость штатов управления, бесперспективность и необходимость укрепления дружеских связей во имя процветания «ранее угнетаемых царизмом народов». Все достигнутые ранее незначительные элементы территориальной казачьей самостоятельности были окончательно ликвидированы в 1930 году. Постановлениями ЦИК и Совнаркома СССР от 23 июля 1930 года Президиум Северо-Кавказского крайисполкома 7 августа 1930 года упразднил 10 русских округов, без какого бы то ни было предварительного обсуждения[8.].

Стараясь сгладить негативные последствия территориального передела, Советские органы власти, учитывая немалый боевой опыт казачьего населения, сделали попытку реанимировать одну из основных составляющих казачьей жизни – традиционную казачью военную службу.

К началу 1923 года Красная Армия, насчитывающая к концу Гражданской войны 5,5 миллионов человек, была сокращена до 600 тысяч человек. Сохранялась система кадровых частей, но, вместе с этим, в соответствии с Постановлением ЦИК и Совнаркома СССР от 8 августа 1923 года, началось формирование территориальных частей переменного состава, принцип комплектования которых был в некоторых чертах схож со старой системой казачьих лагерных сборов. В милиционно-территориальных частях служили «переменники», прошедшие вневойсковую подготовку сроком в три месяца, а затем периодически отбывающие в войсках краткосрочные сборы по 1,5-2 месяца ежегодно в течение четырех последующих лет. Обязательным условием было наличие у каждого «переменника» собственного боевого коня, что могли делать, прежде всего, казаки[5; 7.].

Способствовало привлечению казаков к военной службе и постановление Северо-Кавказского Исполнительного Комитета от 26 августа 1925 года «О работе Советов в бывших казачьих областях Северо-Кавказского края», принятое во исполнение апрельского Пленума ЦК РКП(б). в нем, в частности, говорилось: «Необходимо поддерживать боевые качества казачества, любовь к военному делу, для чего, между прочим, всемерно содействовать, устраиваемым конским состязаниям в станицах. Наряду с ношением военной формы разрешить в теркавчастях для целых соединений… ношение казачьей формы…»[7.].

В 1925 году Красная Армия состояла из 46 территориальных и 31 кадровой дивизии[5.]. К этому времени казаков в кавалерийских территориальных частях СКВО насчитывалось 57,5%, притом, что казачье население Северо-Кавказского края составляло всего 25,7%. К началу тридцатых годов в территориальных дивизиях казачья прослойка увеличилась: в стрелковых – до 57%, в кавалерийских – до 70%[7.].

На протяжении двадцатых годов казачье общественное устройство претерпело значительные перемены, но семейный уклад еще некоторое время оставался практически неизменным. За века сложился определенный статус казака – хозяина семьи, ответственного практически за всю организацию единоличного казачьего хозяйства, и в соответствии со статусом главы семьи определялись и социальные функции остальных членов казачьей семейственной, а вместе с тем и межсемейственной, общности.

Несмотря на антицерковную деятельность Советских органов власти, религиозный фактор на протяжении последующего Гражданской войне десятилетия оставался главенствующим в казачьей жизни, особенно среди представителей старшего поколения.

Исходя из этого, в казачьей среде некоторое время оставались незыблемыми нормы обычного права, посредством которых регулировались такие социальные факторы, как призрение вдов и сирот, а так же медицинская помощь. Свидетельством в пользу последнего утверждения говорит тот факт, что повсеместно в казачьих хуторах и станицах в тот период (а кое-где и вплоть до начала 50-х годов XX века) особая роль уделялась знахаркам и повивальным бабкам, к которым, по большей части, казаки и казачки обращались в случае болезни или при родах.

Иначе обстояло дело в сфере образования, регулирование которого было полностью выделено из сферы полномочий станичной общины. Так общегосударственные образовательные нормы были полностью переплетены с идеологической составляющей, и школа в этот период являлась нередко мощнейшим институтом большевистской политической системы, развивающим мировоззренческий конфликт между прошлым и будущим, между молодежью и более старшим поколением.

Этот конфликт закреплял непримиримость противоречий, появившихся в результате Гражданской войны, и пришедшие вслед за нею новые идеологические веяния только расширили трещину, разорвавшую весь казачий мир, и, в частности, монолит семейной общности. Так в ходе советизации казачьей жизни постепенно начали упрощаться и обезличиваться брачные отношения.

Примечания:
1. Шамбаров В. Е. Государство и революции. – М., 2002.
2. Денисенко М. 13 000 000. – «Родина», № 10, 1990.
3. Платонов О. И. Под властью зверя. – М., 2005.
4. Шамбаров В. Е. Белогвардейщина. – М., 2004.
5. Кара-Мурза С. Г. Советская цивилизация. От начала до Великой Победы. – М., 2005.
6. Карр Э. Х. Русская революция от Ленина до Сталина (1917-1929). – М., 1990.
7. Агафонов О. В. Казачьи войска России во втором тысячелетии. – М., 2002.
8. Бугай Н. Ф. Казачество России: отторжение, признание, возрождение (1917-90-годы). – М., 2000.
9. Ауский С. А. Казаки. Особое сословие. – СПб., 2002.
10. Солженицын А. И. Двести лет вместе. Часть 2. – М., 2006.
11. Слюсарев С. Н. Село Гражданское. Годы и люди. – Минеральные Воды, 2005.
12. Наш край. Документы, материалы (1917-1977). – Ставрополь, 1983.
13. Очерки истории Ставропольского края. Т. 2. – Ставрополь, 1986.
14. Уланов В. А. Начало массового колхозного движения на Ставрополье. //Материалы по изучению Ставропольского края. Выпуск 6. – Ставрополь, 1954.
15. Сидоров В. «Крестная ноша». Трагедия казачества. Т. 2. – М., 1996.
16. Конквест Роберт. Большой террор. Книга 1. – Рига, 1991.
17. Политические деятели России 1917 года. Биографический словарь. – М., 1993.
18. Буллок А. Гитлер и Сталин: жизнь и власть. Сравнительное жизнеописание. Т. 1. – Смоленск, 1994.
19. Казачество России: историко-правовой аспект. Документы, комментарии 1917-1940. – М., 1999.
20. Губенко О. В. Терское казачье войско в XV-XXI вв. Влияние государства на социально-экономические аспекты казачьей жизни. – Ессентуки, 2007.
21. Бурда Э. В. Майский: крепость, станица, город. – Нальчик, 2007.
22. Дейневич А. В. Преступлениям нет прощения! – «Станица», № 1 (34), январь 2001.
23. Грей Ян. Сталин. Личность в истории. – Минск, 1995.
24. Кожинов В. В. Россия. Век XX-й. (1901-1939). – М., 2002.
25. Захарченко В. Г. В казачьих песнях – душа народа. – «Штандарт», № 2, декабрь 2003.
26. Иллюстрированное описание обмундирования и знаков различия Красной и Советской армии: 1918-1945 гг. – Ленинград, 1960.
27. Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 1. – М., 1974.
28. Киреев Ф. Советы признавали казаков народом? – «Казачий Терек» № 8 (155), август, 2011.

Взаимоотношение власти с крестьянством на протяжении 20-х годов складывалось непросто, тем более что живы были в памяти обеих сторон широкомасштабные крестьянские мятежи, прокатившиеся по всей России в 1921-1922 годах. Для многих советских лидеров крестьянство и казачество, сохранившие патриархальность устоев, мнились потенциально враждебными существующему строю. Отсюда и желание вырвать из-под ног крестьянства эту самую основу, на которой держалась самостоятельность хозяйственная, а через это и вообще всякая самостоятельность, как мышления, так и действия.

А. И. Солженицын писал: «Смысл же и последствия раскулачивания и коллективизации не могли быть только социальными и экономическими: в миллионных множествах изничтожалась не безликая масса, а реальные люди, с традиционной культурой, вырывались их корни, погашался дух, - по сути, раскулачивание проявилось не только как мера социальная, но и мера национальная, - и чем аргументировать, что это не содержалось и в коммунистическом замысле? Стратегически задуманный Лениным удар по русскому народу как главному препятствию для победы коммунизма – успешно осуществлялся и после него»[10.].

В ходе выборов в местные Советы в 1925 году доля сельского пролетариата (безлошадных крестьян) упала до 4%, легитимно укрепили свои позиции во власти представители крепких хозяйств, о чем выразили недовольство сельские партийные организации. Изменение политической обстановки способствовало усилению так называемых кулацких хозяйств, и уже в 1927 году 3% хозяйств имели до 20% всех средств производства и примерно треть всех сельскохозяйственных машин[5.].

Попытки ввести коммунистические принципы построения сельскохозяйственного производства, совмещенные с общежительным и уравнительным принципом коммуны, предпринимались органами Советской власти еще в период Гражданской войны. Так к 1 апреля 1920 года в Терской области уже насчитывалось 16 советских хозяйств, созданных в бывших частновладельческих имениях[11.].

При непосредственном руководстве партийных органов на протяжении всех 20-х годов проводилась работа по созданию коллективных хозяйств. Так на VIII-ой Терской окружной партийной конференции, состоявшейся 3 ноября 1925 года, секретарь Терского окружкома РКП(б) С. О. Котляр доложил, что на начало года в Терском округе Северо-Кавказского края насчитывалось 253 коллективных хозяйства, а за неполный 1925 год их стало больше еще на 150. из этого же доклада мы видим, что в качестве стимулирования лояльного отношения к советским нововведениям в сельском хозяйстве, в Терском округе в 1925 году было выделено 624 тысячи рублей безвозвратных субсидий, и 3829 тысяч рублей ссуд. В этом же году выросло количество кооперативов, занятых в сфере потребкооперации со 170 до 250[12.].

Вопрос о будущем российского крестьянства был поднят на XV съезде компартии, состоявшемся в декабре 1927 года. Главный доклад делал Молотов, в прениях выступали Шлихтер и Яковлев (Эпштейн). Последнему было поручено возглавить Комиссию Политбюро ЦК РКП(б) по вопросам коллективизации, которая и должна была рекомендовать модель колхоза[10.].

В 1927 году усилилась работа по созданию колхозов, но эти хозяйственные формы, имеющие слабую организационную структуру, по-прежнему оставались сравнительно малочисленными и малоэффективными. Это вызвало очередной сельскохозяйственный эксперимент – после июльского пленума Центрального комитета РКП(б) 1928 года была начата работа по укрупнению уже существующих колхозов, доводя посевную площадь до 2-х тысяч гектаров, и по созданию крупных зерносовхозов, прототипом которых стал совхоз «Гигант», которому отвели 41 тысячу гектаров целинных земель на Северном Кавказе[6.].

Укрупнение коснулось и колхозов Терского округа. Если по оценке секретаря Терского окружкома РКП(б) С. О. Котляр в данном округе в 1925 году было 403 колхоза, то газета «Терек» 11 июля 1929 года дала уже иное количество коллективных хозяйств: на 1928 год – 355 колхозов, объединившись 6181 единоличных хозяйства[13.]. На Ставрополье к середине 1929 года коллективизацией было охвачено 16,5% крестьянства[14.].

Основная масса крестьянства – середняки, составляющие 80% крестьянского населения, с недоверием относились к колхозному движению. На 1 октября 1927 года в Ставропольском округе из общего числа колхозников на долю середняков приходилось лишь 17,3%, а на долю бедняков и батраков – 82,2%[14.].

Процесс коллективизации шел с большими трудностями и с самого начала сопровождался вспышками вооруженного сопротивления со стороны крестьянства. Так за три месяца 1928 года на Ставрополье было совершено 32 террористических акта[13.].

В отношении кулаков Советская власть начала проводить политику налогового прессинга. Из всех крестьянских хозяйств Северо-Кавказского края 15,4% составляли кулацкие хозяйства, на которые в 1928-1929 годах падало более половины – 59,1% - всей начисленной по краю суммы налога[14.]. При этом следует учесть, что в 1928 году в целом по СССР совершенно необоснованно к кулакам была отнесена значительная часть середняков, что позволило официальной статистике определить количество кулаков в 5,6 миллиона человек[3.].

В 1929 году в Ставропольском округе было арестовано 1003 кулака, в Терском округе обезврежена контрреволюционная организация «Русская земледельческая партия аграристов»[13.].

Антисоветские настроения проявились в различных частях Терского округа. «Ни мужики, ни казаки, ни служащие не хотят быть коммунистами, и, наверное, к социализму их можно притянуть только веревкой, если она выдержит и не оборвется. Все ждут переворота… на днях даже казаки в станице Зольской и Горячеводской начали почти восстание. Раскрыт был заговор, поарестовали человек 200, и, конечно, с ними расправятся умело, а остальные, несмотря на зиму, захватили оружие и поуходили в горы»[15.].

Сталин был не удовлетворен темпами коллективизации и сводил к этому причины наметившегося продовольственного кризиса: к началу 1928 года государственными учреждениями было заготовлено только 300 миллионов пудов зерна против 428 миллионов пудов к январю 1927 года[3.].

Не смотря на относительное благополучие в деревне, в провинциальных городах в 1928 году, а в Москве и Ленинграде в начале 1929 года были введены хлебные карточки[16.].

Ко всему прочему, сельскохозяйственная реформа была необходима Сталину и как повод для нанесения удара по «правой» оппозиции в лице Н. И. Бухарина, который отстаивал идею сосуществования коллективного и единоличного хозяйствования.

Еще в начале 20-х годов Бухарин заявлял о том, что страна будет «медленно врастать в социализм», что «социализм бедняков – это паршивый социализм». В 1925 году он выступил с обращением: «Всему крестьянству, всем слоям нужно сказать: обогащайтесь, накапливайте, развивайте свое хозяйство»[17.].

Такая политическая платформа не соответствовала общей линии, выработанной Сталиным.

На XVI партийной конференции в апреле 1929 года «правая» оппозиция была «разгромлена», и был принят план, по которому к 1933 году «общественный сектор» сельского хозяйства должен был охватить 26 миллионов гектаров, или 17,5% всей пашни. От «общественного сектора» предполагалось получить 15,5% валового производства зерна. Сталина этот план не удовлетворил, и на ноябрьском Пленуме ЦК партии он подверг критике саму идею проведения коллективизации в течение пяти лет[16.].

Еще более резким было выступление Сталина накануне заседания Политбюро в декабре 1929 года. «Раскулачивание», или «ликвидация кулачества как класса», он охарактеризовал как «один из самых мощных поворотов во всей нашей политике»[6.].

7 декабря 1929 года, постановлением ЦИК СССР был образован Наркомат земледелия, в ведомство которого перешла Академия сельскохозяйственных наук с сетью ее институтов. Наркомом стал Я. А. Яковлев (Эпштейн)[5.].

5 января 1930 года ЦК партии отказался от первоначального плана проведения коллективизации 20% посевной площади за пятилетие, и принял решение о необходимости сплошной коллективизации наиболее важных районов к осени 1930 года, или же, в виде исключения, к осени 1931 года. В остальных районах страны планировалось полностью закончить коллективизацию к осени 1932 года[6.]. Для Северного Кавказа намечалось завершить коллективизацию весной 1930 года[13.].

Силовые методы, используемые для ускорения коллективизации, чуть не обернулись полным крахом сельского хозяйства. С января по март 1930 года количество коллективизированных крестьянских дворов увеличилось с 4 до 14 миллионов. Более половины всех крестьянских хозяйств было коллективизировано за пять месяцев, что повлекло за собой как всплеск вооруженной борьбы, так и пассивного сопротивления – крестьяне резали скот, не желая отдавать его в руки государства[16.].

Сравнительные цифры поголовья скота в 1928 и 1933 годах говорят сами за себя: крупного рогатого скота уменьшилось с 70,5 миллионов до 38,4 миллионов голов, свиней с 26 миллионов до 12,1 миллионов голов, овец и коз со 146,7 миллионов до 50,2 миллионов голов. Эти потери поголовья скота были компенсированы только после смерти Сталина в 1953 году[18.].

На пути коллективизации стояло два основных препятствия: непопулярность этой идеи среди крестьян, которые крепко держались за свой скот и земельные участки, и отсутствие необходимого количества техники, наличие которой придавало смысл и цель политике коллективизации. Еще одним препятствием являлась нехватка квалифицированных специалистов, без которых невозможно было проведение крупномасштабных преобразований[6.].

1 февраля 1930 года ВЦИК и Совнарком СССР приняли постановление «О мероприятиях по укреплению социалистического переустройства советского хозяйства в районах сплошной коллективизации и по борьбе с кулачеством», которым отменялась аренда земли и использование наемного труда. Местным Советам предоставлялось право применять необходимые меры против кулаков, вплоть до конфискации их имущества и выселения за пределы края, области[13.].

2 февраля 1930 года Объединенное государственное политическое управление издало приказ за № 44/21, в котором определило тактику борьбы с внутренним противником:

«Немедленная ликвидация контрреволюционного кулацкого актива, особенно кадров действующих контрреволюционных повстанческих организаций, группировок и наиболее злостных, махровых одиночек (первая категория).

Массовое выселение (в первую очередь из районов сплошной коллективизации и погранполосы) наиболее богатых кулаков (бывших помещиков, полупомещиков, местных кулацких авторитетов и всего кулацкого кадра, из которого сформируется контрреволюционный актив, кулацкого антисоветского актива церковников и сектантов) и их семейств в отдаленные северные районы СССР и конфискация их имущества (вторая категория)»[19.].

К третьей категории были отнесены все остальные кулаки, и в отношении их применялись меры переселения внутри своих областей в специальные поселки под контролем комендантских управлений. Насильственно выселяемые семьи в отдаленные регионы страны получили название «спецпоселенцы».

Репрессивные мероприятия привели к искусственному росту колхозного движения. К весне 1930 года в Ставропольском округе было коллективизировано 83% , а в Терском – 90,3% всех хозяйств[13.].

Возможность срыва весенней посевной кампании и крестьянские волнения напугали власти. 2 марта 1930 года в газетах появилась статья Сталина «Головокружение от успехов», которая призывала притормозить дальнейшую коллективизацию. Давление было ослаблено: на протяжении той весны крестьянам, которых насильно загнали в колхозы, позволили выйти из них[6.].

В общей сложности 9 миллионов крестьянских семей покинули колхозы. С 1 августа 1930 года по 1 марта 1931 года число обобществленных хозяйств упало с 50% до 21%[18.]. Затронул этот процесс и Терский округ. Так из справки Терского облисполкома о ходе сплошной коллективизации от 19 марта 1930 года видно, что если к 10 марта Минераловодский и Ессентукский районы показали 100% коллективизации, то уже 15 марта этот процент упал до 97,1% и 89% соответственно. Произошел выход из колхозов в селе Николаевском и станице Горячеводской[12.].

В целом по Терскому округу к маю 1930 года уровень коллективизации снизился до 51,9%[13.], но хребет крестьянского сопротивления все, же был сломлен. Уступки властей были только временным маневром. Крестьяне, вышедшие из колхозов, преследовались всяческими способами. Им не выделяли участки земли, их не снабжали семенами. Когда же они требовали обратно свою землю, им отводили меньшие участки, чем они имели ранее, и на худших и более удаленных землях. У них отрезали огороды и не возвращали сданные в колхоз инвентарь, коров и лошадей. После сборки урожая им увеличили норму по сдаче зерна, за невыполнение которой налагался штраф[18.].

Обвальным был отток из колхозов в национальных районах. Так в равнинной Чечне на март 1930 года уровень коллективизации достиг 80%, а спустя месяц упал до 7%. Это спровоцировало широкомасштабную кампанию по раскулачиванию, в ходе которой в Чечне из общего количества раскулаченных хозяйств 25% были некулацкими, а в Ингушетии 47% зачисленных в списки кулаков оказались середняками и бедняками[20.].

Последовали массовые выселения кулаков – наиболее умелых и крепких товаропроизводителей. Неминуемо разрушался старый уклад общинной жизни, что было подтверждено специальным декретом от 30 июля 1930 года, в соответствии с которым упразднялся крестьянский мир, или община[6.]. Последовало и ужесточение налогового бремени: у крестьянских дворов с доходом в 500 рублей изымалось до 60% созданного продукта, а при доходе в 1500 рублей налоговые платежи превышали весь доход хозяйства, и у крестьян изымалась часть имущества, орудий и средств производства. В 1931 году на один колхозный двор приходилось 3 рубля сельхозналога, на одно единоличное бедное или середняцкое хозяйство – более 30 рублей, на одно зажиточное хозяйство – 314 рублей[3.].

Широкомасштабные крестьянские восстания были ответом на систему государственных репрессий. В марте 1930 года был совершен налет на станицу Бекешевскую, в результате которого казаками было казнено несколько активистов колхозного движения, в станице Лысогорской в антисоветской агитации был обвинен местный священник. В ноябре 1930 года прошли волнения в станице Горячеводской и, особенно, Боргустанской, где был убит активист Архип Морозов[12; 13.]. В Терской области обстановка была не лучше. Так, в том же 1930 году на Пасху в лесу, вблизи хутора Пришибо-Малка, был большой сход жителей, членов секты баптистов, призывавших к шествию по хуторам и станицам с агитацией против коллективизации. Отделением милиции Прималкинского района было прислано несколько милиционеров для разгона протестующих. В ходе столкновения ружейным выстрелом был убит милиционер из станицы Пришибской Сергей Шульга. Зачинщики антиколхозной сходки были арестованы и осуждены[21.].

Благоприятные погодные условия позволили собрать в 1930 году рекордный за весь послевоенный период урожай[6.], но на Тереке в связи с незначительным посевом проявились первые признаки голода. Продовольственные нормы не соответствовали потребностям человека, например, в 1930 году на Кубани суточная норма выдачи хлеба по карточкам равнялась ¾ фунта. Хлеб был с примесью ячменя и кукурузы[15.].

В августе 1931 года вышло постановление ЦК ВКП(б) «О темпах дальнейшей коллективизации сельского хозяйства и задачах укрепления колхозов», в котором отмечалось, что «на Северном Кавказе (без некоторых национальных районов), где уже коллективизировано 88 процентов бедняцких хозяйств с охватом 94 процентов крестьянских посевных площадей», коллективизация сельского хозяйства в основном закончена[13.].

На основании Закона СССР от 7 августа 1932 года об охране социалистической собственности и постановления ЦИК и Совнаркома СССР от 3 сентября 1932 года «О создании устойчивости землепользования колхозов» общественная собственность – государственная и так называемая колхозно-кооперативная – объявлялись основой колхозного строя. Имущество колхозов было приравнено по своему значению к государственному имуществу. За использование колхозной собственности в личных целях, а также за расхищение ее были назначены строжайшие меры, вплоть до расстрела[3.]. Даже за незначительную кражу зерна предусматривалось десятилетнее заключение[16.].

Нападки на крестьянство сопровождались яростной борьбой против Православной церкви, оплота традиционной крестьянской культуры, которая, с точки зрения сталинского руководства, была одним из главных препятствий на пути коллективизации. Закрывались и разрушались церкви и монастыри, арестовывались и ссылались в Сибирь тысячи священников и монахов. В СССР к концу 1930 года было закрыто около 80% деревенских церквей[18.].

Крестьянская (и, в том числе, казачья) община была безжалостно разрушена и на ее руинах выросла социально-хозяйственная система, построенная на принудительном труде, связанная по рукам разнарядками партийных органов и лишенная присущей общине ранее внутренней самоорганизации.

Заявляя об окончании коллективизации, Советское руководство, тем не менее, понимало, что для «победоносного» окончания этого процесса необходимо или же физически уничтожить, или же хотя бы сломить волю людей в тех районах, где традиционно жили не бедно, и процент кулаков и середняков был наиболее высокий.

История оставила нам множество свидетельств о голоде 1933 года, охватившем Южную часть России и унесшем жизни 5-6 миллионов человек. Роберт Конквест написал о страшных событиях 1932-1933 годов: «Сталина можно с полным правом обвинить в создании голода на селе. Урожай 1932 года был приблизительно на 12% ниже среднего уровня. Но это еще совсем не уровень голода. Однако заготовки продуктов с населения были увеличены на 44%. Результатом, как и следовало ожидать, был голод огромных масштабов. Возможно, это единственный в истории случай чисто искусственного голода»[16.].

В местах казачьего проживания секретарем Северо-Кавказского краевого комитета ВКП(б) Б. П. Шеболдаевым была введена система «черных досок», на которые вносились станицы, не справившиеся в 1932 году с планом хлебосдачи. У казаков изымалось полностью не только зерно, но и съестные припасы, из магазинов вывозились все товары. Станицы и хутора окружались войсками НКВД, и никого из жителей, кроме активистов, за пределы населенного пункта не выпускали. Под страхом голодной смерти людей заставляли выполнить хлебозаготовки любой ценой. С ноября 1932 по январь 1933 года решениями Северо-Кавказского крайкома ВКП(б) на «черную доску» было занесено 15 станиц – 2 донские (Мешковская и Боковская) и 13 кубанских: Новорождественская, Темиргоевская, Медведовская, Полтавская, Незамаевская, Уманская, Ладожская, Урупская, Стародеревянковская, Новодеревянковская, Старокорсунская, Старощербиновская и Платнировская. Жители станиц съели всех собак и кошек, были и случаи людоедства.

Из станиц Полтавской, Медведовской, Урупской были выселены в Сибирь все жители – 45 639 человек. На территории Кубани действовали и карательные отряды, осуществлявшие массовые расправы. Так в станице Тихорецкой на площади за три дня было расстреляно 600 казаков[22.].

Партийные и советские лидеры всех уровней хорошо понимали задачу на подавление крестьянства любой ценой. Секретарь Днепропетровского обкома Мендель Хатаевич в 1933 году говорил: «Жатва 1933 года была испытанием нашей силы и их терпения. Понадобился голод, чтобы показать им, кто здесь хозяин. Это стоило миллионов жизней, но колхозная система теперь останется. Мы выиграли войну»[16.].

Терские станицы не попали на «черные доски», но голод пришел и сюда. Неизвестный терский казак, ушедший из станицы в город для работы на промышленном предприятии, свидетельствовал: «На станциях люди часто ложатся под поезд, другие взбираются на высокую ветку – и оттуда вниз головой, а то просто бросаются с мостов. Через голод мука страшная, а пуд хлеба стоит 130 рублей, мяса же не увидишь, потому у кого даже есть курица, так ее нечем кормить…работаю на заводе…тут хоть кукурузы больше»[15.].

Репрессивные меры коснулись и казаков, проходивших службу в территориальных дивизиях – некоторые из них были исключены со службы за подозрение в срыве планов хлебозаготовки. Части переменного состава были приведены в боевую готовность, но в связи с недостаточной надежностью, к операциям по раскулачиванию не допускались[7.].

Результаты коллективизации были ужасающими: у крестьян было отобрано имущества более чем на 400 миллионов рублей, деревню за период с 1928 по 1938 год покинуло 18,7 миллионов крестьян (не считая раскулаченных)[3.]. Спустя несколько лет Сталин говорил Черчиллю, что пришлось расправиться с десятью миллионами кулаков, из которых «громадное большинство» было «уничтожено», а остальные высланы в Сибирь. Около 3 миллионов человек окончили свой путь в быстро расширяющейся системе исправительно-трудовых лагерей[16.].

Роберт Конквест, ссылаясь на западные источники, писал: «Коллективизация разрушила около 25% всех производственных мощностей советского сельского хозяйства. По пятилетнему плану производство зерна в последний год пятилетки должно было превысить 100 миллионов тонн. Оно не достигло и 70 миллионов, а начальная цифра 100 миллионов тонн не была достигнута до самого начала войны. Начиная с 1933 года, советская статистика по производству зерна фальсифицировалась приблизительно на 30%. В 1953 году выяснилось, что для этого использовался метод подсчета зерна на корню, а не количество фактически убранного зерна. Сельскохозяйственные мощности в 1938 году были все еще ниже, чем в 1929. несмотря на то, что появилось много тракторов, их было отнюдь недостаточно для восполнения потерь в лошадях, половина всего поголовья которых в России была уничтожена в годы первого пятилетнего плана»[16.].

Голод 1933 года фактически завершил процесс коллективизации, в результате которой окончательно уничтожены те элементы общинной жизни, за которые на протяжении шестнадцати лет цеплялись казаки, не желавшие смириться с мыслью об окончательной утере многовекового уклада.

Примечания
1. Шамбаров В. Е. Государство и революции. – М., 2002.
2. Денисенко М. 13 000 000. – «Родина», № 10, 1990.
3. Платонов О. И. Под властью зверя. – М., 2005.
4. Шамбаров В. Е. Белогвардейщина. – М., 2004.
5. Кара-Мурза С. Г. Советская цивилизация. От начала до Великой Победы. – М., 2005.
6. Карр Э. Х. Русская революция от Ленина до Сталина (1917-1929). – М., 1990.
7. Агафонов О. В. Казачьи войска России во втором тысячелетии. – М., 2002.
8. Бугай Н. Ф. Казачество России: отторжение, признание, возрождение (1917-90-годы). – М., 2000.
9. Ауский С. А. Казаки. Особое сословие. – СПб., 2002.
10. Солженицын А. И. Двести лет вместе. Часть 2. – М., 2006.
11. Слюсарев С. Н. Село Гражданское. Годы и люди. – Минеральные Воды, 2005.
12. Наш край. Документы, материалы (1917-1977). – Ставрополь, 1983.
13. Очерки истории Ставропольского края. Т. 2. – Ставрополь, 1986.
14. Уланов В. А. Начало массового колхозного движения на Ставрополье. //Материалы по изучению Ставропольского края. Выпуск 6. – Ставрополь, 1954.
15. Сидоров В. «Крестная ноша». Трагедия казачества. Т. 2. – М., 1996.
16. Конквест Роберт. Большой террор. Книга 1. – Рига, 1991.
17. Политические деятели России 1917 года. Биографический словарь. – М., 1993.
18. Буллок А. Гитлер и Сталин: жизнь и власть. Сравнительное жизнеописание. Т. 1. – Смоленск, 1994.
19. Казачество России: историко-правовой аспект. Документы, комментарии 1917-1940. – М., 1999.
20. Губенко О. В. Терское казачье войско в XV-XXI вв. Влияние государства на социально-экономические аспекты казачьей жизни. – Ессентуки, 2007.
21. Бурда Э. В. Майский: крепость, станица, город. – Нальчик, 2007.
22. Дейневич А. В. Преступлениям нет прощения! – «Станица», № 1 (34), январь 2001.
23. Грей Ян. Сталин. Личность в истории. – Минск, 1995.
24. Кожинов В. В. Россия. Век XX-й. (1901-1939). – М., 2002.
25. Захарченко В. Г. В казачьих песнях – душа народа. – «Штандарт», № 2, декабрь 2003.
26. Иллюстрированное описание обмундирования и знаков различия Красной и Советской армии: 1918-1945 гг. – Ленинград, 1960.
27. Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 1. – М., 1974.
28. Киреев Ф. Советы признавали казаков народом? – «Казачий Терек» № 8 (155), август, 2011.

Апофеозом Российской революции явился XVII съезд партии, проведенный в январе-феврале 1934 года и названный советской пропагандой «Съездом победителей». Связано это было, в первую очередь, с тем, что в день открытия съезда газета «Правда» напечатала передовицу, в которой была броская фраза: «Под руководством Сталина большевики добились того, что социализм в нашей стране победил!».

К этому времени партия значительно помолодела, и лишь 10% членов ВКП(б) принадлежали к так называемой «ленинской гвардии», то есть вступили в нее до революции или во время Гражданской войны. Тем не менее, более 80% делегатов съезда были из числа партийных ветеранов, поэтому, по праву данное мероприятие называют последним большим собранием старых большевиков[20.].

Именно XVII съезд стал отправной точкой совершенно нового периода в российской истории. Съезд наглядно показал отход Сталина от большевистской партии. Примечательна так же и судьба делегатов «Съезда победителей». Так, в последующие годы из 1966 делегатов этого исторического съезда -1108 были арестованы и погибли, а из 139 членов ЦК были расстреляны 96[23.].

В числе первых отреагировал на процесс трансформации российской революции один из главных оппонентов и оппозиционеров Сталина Л. Д. Троцкий, находящийся в эмиграции. В своей работе «Преданная революция», законченной в 1936 году, он охарактеризовал происходящий в СССР процесс, как контрреволюцию, явившуюся логической реакцией на революцию. Троцкий считал необходимым сохранить так называемые завоевания революции, и с негодованием писал об отмене Сталиным ограничений, связанных с социальным происхождением. Ударом по революционным свершениям Троцкий считал и начавшееся в СССР возрождение статуса семьи: «Революция сделала героическую попытку разрушить так называемый «семейный очаг», то есть архаическое, затхлое и косное учреждение…Место семьи должна была, по замыслу, занять законченная система общественного ухода и обслуживания… Доколе эта задача не решена, 40 миллионов советских семей остаются гнездами средневековья… Именно поэтому последовательные изменения постановки вопроса о семье в СССР наилучше характеризуют действительную природу советского общества…когда жива была еще надежда сосредоточить воспитание новых поколений в руках государства, власть не только не заботилась о поддержании авторитета «старших», в частности отца и матери, но наоборот, стремилась как можно больше отделить детей от семьи, чтобы оградить их от традиций косного быта… Ныне и в этой немаловажной области произошел крутой поворот: наряду с седьмой пятая заповедь полностью восстановлена в правах, правда еще без Бога… Забота об авторитете старших повела уже, впрочем, к изменению политики в отношении религии… Ныне штурм небес, как и штурм семьи, приостановлен… По отношению к религии устанавливается постепенно режим иронического нейтралитета. Но это только первый этап…»[20.].

Троцкий считал, что еще одним ударом по завоеваниям Октябрьской революции является и декрет от 22 сентября 1935 года, восстанавливающий «Офицерский корпус во всем его буржуазном великолепии»[24.].

В этот же период начался процесс поворота официальной идеологии от оголтелой русофобии к поиску национальной основы большевистского государства. Из ссылок и лагерей были возвращены и удостоены высоких почестей и наград историки старой школы. В 1939 году Ю. В. Готье был избран действительным членом Академии наук, а С. В. Бахрушин – членом-корреспондентом Академии наук, вышли в свет работы умершего в ссылке С. Ф. Платонова. Один за другим выходили на экраны страны кинофильмы «Петр Первый» (1937), «Александр Невский» (1938), «Минин и Пожарский» (1939), «Суворов» (1940)[24.].

Вспомнило Советское правительство и о казаках. Сломив с помощью голода 1932-1933 годов казачье сопротивление, Сталин принял решение и о привлечении казаков-призывников к службе в кадровых кавалерийских дивизиях. В первую очередь, комплектовались 4-я и 6-я кавалерийские дивизии Белорусского военного округа и 5-я Ставропольская кавалерийская дивизия имени М. Ф. Блинова[7.], но ограничения для основной массы казаков в отношении службы в Красной Армии продолжали существовать[20.].

В 1934 году было принято решение о создании ансамбля песни и пляски донских казаков, а в 1936 году на основании постановления правительства Азово-Черноморского края начал свою деятельность государственный Кубанский казачий хор[25.].

В 1935 году, в связи с празднованием 15-летия пограничных войск, вспомнил о казаках маршал Блюхер, отметив заслуги в выращивании ими прекрасных кавалерийских лошадей. Блюхера поддержал маршал Буденный[9.].

Отреагировал на этот процесс и Троцкий: «…советское правительство…восстанавливает казачество, единственное милиционное формирование царской армии… Восстановление казачьих лампасов и чубов есть, несомненно, одно из самых ярких выражений Термидора!»[20.].

Русский мыслитель Георгий Федоров, эмигрировавший из СССР в 1925 году, написал в 1936 году: «Революция в России умерла. Троцкий наделал множество ошибок, но в одном он был прав. Он понял, что его личное падение было русским «термидором». Режим, который сейчас установился в России, это уже не термидорианский режим. Это режим Бонапарта»[24.].

20 апреля 1936 года ЦИК СССР отменил существовавшие для казаков ограничения[9.], а 23 апреля Нарком обороны подписал приказ № 67, в соответствии с которым 4-1 кавалерийский корпус получил название казачьего, а его территориальным кавалерийским дивизиям было присвоено название 10-й Терско-Ставропольской и 12-й Кубанской территориальной казачьей дивизии. Тогда же началось формирование 13-й Донской казачьей дивизии[7.].

Одновременно для всех казачьих частей, как кадровых, так и территориальных, вводилось парадное традиционное казачье обмундирование. У донских казачьих частей оно состояло из папахи, башлыка, казакина, шаровар с лампасами и сапог[26.]. Обмундирование кубанских и терских казачьих частей состояло из кубанки, бурки, башлыка, черкески, бешмета, шаровар и сапог[26.].

Для всех казачьих частей было оставлено общекавалерийское снаряжение. Вооружение рядовых состояло из шашек и винтовок, у донских казаков дополнительно – пик с флюгерами, у кубанцев и терцев – поясных кинжалов.

Для повседневной носки устанавливались папахи и кубанки, фуражки с синим околышем, тульей цвета хаки и черными кантами, цветные башлыки и бешметы цвета хаки. Отличием донских казаков стала фуражка с красным околышем, кантами и синей тульей. Шинели, шаровары и сапоги были общекавалерийского образца[7.].

Лояльность к казачеству старались продемонстрировать высшие должностные лица Советского государства. По свидетельству Георгия Григорьевича Шарикова (1920-2004 гг.), уроженца станицы Незлобной, выступавшего в середине 30-х годов на скачках в городе Пятигорске, на открытие скачек в мае 1936 года приехал член ЦК ВКП(б) Г. Л. Пятаков, одетый в казачью черкеску, что было воспринято присутствующими казаками с воодушевлением[20.].

17 мая 1936 года С. М. Буденный приехал в Ростов-на-Дону, где лично встретился с казаками и провел смотр возрожденных кавалерийских казачьих формирований[9.].

1 мая 1937 года сводная казачья дивизия СКВО приняла участие в параде на Красной площади в Москве. Стройные ряды донских, кубанских и терских казаков произвели впечатление на присутствующих, и в дальнейшем казаки территориальных частей постоянно принимали участие в различных военных смотрах и парадах[7.].

Лучшие дивизии 1-ой Конной армии – 4-я и 6-я – стали называться соответственно 4-ой Донской казачьей ордена Ленина Краснознаменной дивизией имени К. Е. Ворошилова и 6-й Кубано-Терской Чонгарской казачьей ордена Ленина Краснознаменной имени С. М. Буденного. Изменения коснулись и других кадровых кавалерийских частей. Так все кадровые казачьи дивизии вошли в 6-й гвардейский кавалерийский казачий корпус[7.].

Комплектование как территориальных, так и кадровых казачьих дивизий предписывалось производить со всего населения (как казачьего, так и неказачьего) Дона, Кубани, Терека и Ставрополья.

Кадровые казачьи дивизии вошли в состав 6-го кавалерийского корпуса, который вскоре был назван казачьим. Этот корпус по своей боеготовности был намного лучше других соединений, а его дивизии были отлично подготовлены, особенно в области тактики, конного и огнестрельного дела[27.].

В корпусе больше всего отрабатывались вопросы боевого применения конницы в составе конно-механизированной армии. Подобная конно-механизированная армия, состоявшая из 3-4 кавалерийских дивизий, 2-3 танковых бригад и моторизованной стрелковой дивизии, при тесном взаимодействии с бомбардировочной и истребительной авиацией, а в последующем и с авиадесантными частями была в состоянии решать крупнейшие оперативные задачи в составе фронта, способствуя успешному осуществлению стратегических замыслов[27.].

Командовали полками 6-го кавалерийского корпуса ветераны-конармейцы: 19-м Краснознаменным Манычским – Ф. Я. Костенко, 20-м Краснознаменным Сальским – В. В. Крюков, 21-м Краснознаменным – И. Н. Музыченко, 23-м казачьим – И. Л. Сакович, 4-м механизированным – В. В. Новиков[27.].

Первый опыт боевого применения кницы в составе конно-механизированной армии был получен в начале Второй Мировой войны. Так, в середине сентября 1939 года конно-механизированная группа (6-й казачий и механизированный корпуса, мотострелковая дивизия и тяжелая танковая бригада), преодолевая сопротивление польских частей, быстро вышла к реке Неман и взяла Гродно. На освобожденной территории Западной Белоруссии для казачьих соединений были установлены места постоянной дислокации: 6-й дивизии – в районе Белосток – Ломжа, 4-й дивизии – в районе Сувалки – Августов.

В середине июня 1940 года 6-й корпус получил новую задачу перейти литовскую границу и двигаться на г. Каунас. В первом эшелоне корпуса шла 6-я Кубано-Терская Чонгарская казачья дивизия, которая за сутки совершила марш в 135 километров[7.].

Для охраны новой границы были переброшены пограничные войска, которым предстояло первыми, вместе с казаками Западного Особого военного округа принять на себя удар авангарда немецко-фашистских войск, вероломно напавших на Советский Союз 22 июня 1941 года.

«Возрождение» казачьей жизни во второй половине 30-х годов складывалось, в основном, из внешних и, очень часто, формальных деталей. Объединение казаков – носителей сильной воинской традиции в отдельные армейские подразделения не повлекло за собой широкомасштабного восстановления культурной самобытности, основанной на общинном фундаменте. Советская власть навязывала казачьему этносу совершенно новый стиль жизни. По представлению некоторых большевистских лидеров казаки должны были отличаться от других групп населения СССР только более высокой степенью военизированности и жертвенности в угоду интересам Советской власти.

Но казачий этнос не растворился в окружающем постреволюционном этническом замесе, сохранив устойчивые элементы самосознания и, в первую очередь, этому способствовал сжимающийся в кулак перед напором новых веяний, но сохранившийся до 1933 года общинный традиционализм, за который упорно цеплялись казаки. Казалось, большевистский молох поглотил остатки казачьего мира, но эстафету выживания подхватил процесс возрождения казачьих воинских соединений, а вместе с тем, и возрождения одной из основ казачьей культуры – воинского духа и многовековых боевых традиций. Поневоле, Советская власть, сделавшая столько шагов для уничтожения казачества, предприняла, может быть не совсем осознанно, действия, позволившие казачьему духу еще долго сохраняться в осколках живучего самосознания.

Примечания
1. Шамбаров В. Е. Государство и революции. – М., 2002.
2. Денисенко М. 13 000 000. – «Родина», № 10, 1990.
3. Платонов О. И. Под властью зверя. – М., 2005.
4. Шамбаров В. Е. Белогвардейщина. – М., 2004.
5. Кара-Мурза С. Г. Советская цивилизация. От начала до Великой Победы. – М., 2005.
6. Карр Э. Х. Русская революция от Ленина до Сталина (1917-1929). – М., 1990.
7. Агафонов О. В. Казачьи войска России во втором тысячелетии. – М., 2002.
8. Бугай Н. Ф. Казачество России: отторжение, признание, возрождение (1917-90-годы). – М., 2000.
9. Ауский С. А. Казаки. Особое сословие. – СПб., 2002.
10. Солженицын А. И. Двести лет вместе. Часть 2. – М., 2006.
11. Слюсарев С. Н. Село Гражданское. Годы и люди. – Минеральные Воды, 2005.
12. Наш край. Документы, материалы (1917-1977). – Ставрополь, 1983.
13. Очерки истории Ставропольского края. Т. 2. – Ставрополь, 1986.
14. Уланов В. А. Начало массового колхозного движения на Ставрополье. //Материалы по изучению Ставропольского края. Выпуск 6. – Ставрополь, 1954.
15. Сидоров В. «Крестная ноша». Трагедия казачества. Т. 2. – М., 1996.
16. Конквест Роберт. Большой террор. Книга 1. – Рига, 1991.
17. Политические деятели России 1917 года. Биографический словарь. – М., 1993.
18. Буллок А. Гитлер и Сталин: жизнь и власть. Сравнительное жизнеописание. Т. 1. – Смоленск, 1994.
19. Казачество России: историко-правовой аспект. Документы, комментарии 1917-1940. – М., 1999.
20. Губенко О. В. Терское казачье войско в XV-XXI вв. Влияние государства на социально-экономические аспекты казачьей жизни. – Ессентуки, 2007.
21. Бурда Э. В. Майский: крепость, станица, город. – Нальчик, 2007.
22. Дейневич А. В. Преступлениям нет прощения! – «Станица», № 1 (34), январь 2001.
23. Грей Ян. Сталин. Личность в истории. – Минск, 1995.
24. Кожинов В. В. Россия. Век XX-й. (1901-1939). – М., 2002.
25. Захарченко В. Г. В казачьих песнях – душа народа. – «Штандарт», № 2, декабрь 2003.
26. Иллюстрированное описание обмундирования и знаков различия Красной и Советской армии: 1918-1945 гг. – Ленинград, 1960.
27. Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 1. – М., 1974.
28. Киреев Ф. Советы признавали казаков народом? – «Казачий Терек» № 8 (155), август, 2011.