Мария Волкова
Страница 1 из 1
Мария Волкова
"ПЕВИЦА ДОБЛЕСТИ, СКОРБИ И НЕИЗБЫВНОГО ГОРЯ"
Среди плеяды замечательных писателей и поэтов, вынужденных покинуть Россию после установления в ней коммунистического режима, совершенно особо стоит имя талантливой поэтессы Марии Волковой, чье творчество, до сих пор, почти неизвестно ее соотечественникам. Человек интересной и трагической судьбы, она окончила свои дни далеко от воспетых ею сибирских и семиреченских гор и степей и оставила после себя несколько сборников прекрасных стихотворений. Лирика Марии Волковой в лучших ее творениях, приближается к вершинам того, что впоследствии было названо "белогвардейской" поэзией. Здесь она стоит в одном ряду с Александром Вертинским, Зинаидой Гиппиус и Мариной Цветаевой, а некоторые ее вещи, как, например, стихотворение "Дон", прямо перекликается с одноименным произведением последней.
"Певцом казачьей доблести, скорби и неизбывного горя" назвал Марию Волкову известный писатель и военачальник генерал П.Н.Краснов. Острая потребность излить всю боль израненной братоубийственной Гражданской войной души, заглушить гнетущую тоску по Родине, по погибшим родным и близким заставила ее взяться за перо. И выбор этот не был напрасным, хотя, казалось, вся ее предыдущая жизнь не предвещала вступления на литературную стезю...
Мария Волкова родилась 2(15) октября 1902 года в Западной Сибири, в семье офицера Сибирского казачьего войска Вячеслава Ивановича Волкова. Мать ее была уральская казачка из старого рода Толстовых. Единственный ребенок в семье, Маша почти все детство провела в Семиречье, в городе Джаркенте, на самой границе с Китаем, где нес службу ее отец. Относительно спокойная жизнь резко прервалась летом 1914 года, с началом Первой Мировой войны. Отец уходит на фронт, а Маруся с матерью остается дома, ожидая писем и с напряжением читая сводки с театра военных действий. Возвратившись в конце 1917 года в Сибирь, уже команду-ющим полком и Георгиевским кавалером, отец застает на родине владычество большевиков и тут те включается сперва в подпольную, а затем и в открытую вооруженную борьбу с ними. Бурная деятельность полковника В.И.Волкова приводит к власти в Омске адмирала Колчака в ноябре 1918 года. Колчак производит Волкова в генералы и направляет на самые ответственные участки фронта и тыла. И все это на глазах рано повзрослевшей Марии.
Она выходит замуж за офицера 7-го Сибирского полка Александра Эйхельбергера и страшной зимой 1919-1920 года отправляется с ним в Ледяной Сибирский поход. Пережив все ужасы отступления через заснеженную тайгу, она теряет в этом походе своего первенца - дочь. В феврале 1920 года в лесу за Иркутском, оказавшись окруженным большевиками, выстрелом из револьвера заканчивает свою жизнь ее отец, - доблестный казачий генерал Волков.
Марии удалось выжить в этом героическом походе, впоследствии воспетом в ее стихах... После многих мытарств, вместе с мужем она попадает в Китай, а затем им удается перебраться в Европу. Поселившись в далекой и чужой ей Литве и немного устроив быт, Мария Вячеславовна начинает писать. У нее рождаются еще дети - сын и дочь. В 20-е годы, в различных эмигрантских журналах начинают появляться ее стихи, а затем выходят и отдельные сборники.
В 1934 году, в Харбине выходит объемистая книга - "Сибирский казак. Войсковой юбилейный сборник Сибирского Казачьего Войска. 1582-1932", где наряду с торжеством других писателей и поэтов, Мария Волкова опубликовала свои стихотворения и прекрасные очерки в прозе, посвященные Джаркенту, Тышкану, Верному и Кокчетаву. В 1936 году, там же, в Харбине, она выпускает прекрасный сборник стихов "Песни Родине".
В декабре 1937 года, в Патоке, был организован "Кружок казаков-литераторов", куда в числе многих других поэтов казачьего Зарубежья вошла и М.В. Волкова. В это время ее стихи часто публикует журнал "Станица" (Франция).
Прожив около десяти лет в литовском городе Волковыске, Мария вместе с мужем перебирается в Гейдебрух (Восточная Пруссия), где их застает грозное время Второй Мировой войны. Война - не самое лучшее время для занятий поэзией. В это время закрылось множество издательств, прекратился выпуск газет и журналов и голос Волковой почти не слышен. В конце войны семья Марии эвакуируется в Геммингштедт в Голштинии, а затем перебирается в деревню Оттерсвейер, близ Баден-Бадена, где она вместе с мужем и провела остаток жизни.
В начале 50-х годов, словно набирая силу после временного затишья, вновь начинает звучать голос Марии Волковой. Ее стихи опять появляются на страницах новых и возрожденных после войны старых изданий.
В 1972 году умирает ее муж Александр Эйхельбергер. Уже тяжело больная сердечным расстройством Мария Вячеславовна хлопочет об издании книги, где была бы собрана ее поэзия за все время ее работы. Ей обещает помочь Фабрициус, издатель журнала "Современник" в Канаде, но по тем или иным причинам у него ничего не выходит. Она начинает писать воспоминания обо всей своей жизни со многими несчастьями и испытаниями, и конечно продолжает писать стихи.
Скончалась поэтесса 7 февраля 1983 года. Последний сборник ее стихов, выпущенный уже ее дочерью, вышел в Мюнхене в 1991 году. Так и остались неопубликованными ее воспоминания, один экземпляр которых до сих пор хранится у русского писателя и литературоведа Владимира Рудинского (Париж) и еще ждет своего издателя и читателя.
"Чем путь трудней - тем выше будет честь!
Пускай горька недопитая чаша!
При нашей бедности у нас богатство есть:
То, что прошло - неотторжимо наше!"
- писала когда-то Мария Вячеславовна Волкова, с честью прошедшая тернистый путь жизни и до конца своих дней сохранившая верность своим идеалам и своему прошлому. Теперь ее поэзия медленно и постепенно возвращается в Россию, возвращается творчество большого поэта и человека с благородной душой, и данная подборка стихов еще один маленький шаг на пути к этому возвращению.
"Певцом казачьей доблести, скорби и неизбывного горя" назвал Марию Волкову известный писатель и военачальник генерал П.Н.Краснов. Острая потребность излить всю боль израненной братоубийственной Гражданской войной души, заглушить гнетущую тоску по Родине, по погибшим родным и близким заставила ее взяться за перо. И выбор этот не был напрасным, хотя, казалось, вся ее предыдущая жизнь не предвещала вступления на литературную стезю...
Мария Волкова родилась 2(15) октября 1902 года в Западной Сибири, в семье офицера Сибирского казачьего войска Вячеслава Ивановича Волкова. Мать ее была уральская казачка из старого рода Толстовых. Единственный ребенок в семье, Маша почти все детство провела в Семиречье, в городе Джаркенте, на самой границе с Китаем, где нес службу ее отец. Относительно спокойная жизнь резко прервалась летом 1914 года, с началом Первой Мировой войны. Отец уходит на фронт, а Маруся с матерью остается дома, ожидая писем и с напряжением читая сводки с театра военных действий. Возвратившись в конце 1917 года в Сибирь, уже команду-ющим полком и Георгиевским кавалером, отец застает на родине владычество большевиков и тут те включается сперва в подпольную, а затем и в открытую вооруженную борьбу с ними. Бурная деятельность полковника В.И.Волкова приводит к власти в Омске адмирала Колчака в ноябре 1918 года. Колчак производит Волкова в генералы и направляет на самые ответственные участки фронта и тыла. И все это на глазах рано повзрослевшей Марии.
Она выходит замуж за офицера 7-го Сибирского полка Александра Эйхельбергера и страшной зимой 1919-1920 года отправляется с ним в Ледяной Сибирский поход. Пережив все ужасы отступления через заснеженную тайгу, она теряет в этом походе своего первенца - дочь. В феврале 1920 года в лесу за Иркутском, оказавшись окруженным большевиками, выстрелом из револьвера заканчивает свою жизнь ее отец, - доблестный казачий генерал Волков.
Марии удалось выжить в этом героическом походе, впоследствии воспетом в ее стихах... После многих мытарств, вместе с мужем она попадает в Китай, а затем им удается перебраться в Европу. Поселившись в далекой и чужой ей Литве и немного устроив быт, Мария Вячеславовна начинает писать. У нее рождаются еще дети - сын и дочь. В 20-е годы, в различных эмигрантских журналах начинают появляться ее стихи, а затем выходят и отдельные сборники.
В 1934 году, в Харбине выходит объемистая книга - "Сибирский казак. Войсковой юбилейный сборник Сибирского Казачьего Войска. 1582-1932", где наряду с торжеством других писателей и поэтов, Мария Волкова опубликовала свои стихотворения и прекрасные очерки в прозе, посвященные Джаркенту, Тышкану, Верному и Кокчетаву. В 1936 году, там же, в Харбине, она выпускает прекрасный сборник стихов "Песни Родине".
В декабре 1937 года, в Патоке, был организован "Кружок казаков-литераторов", куда в числе многих других поэтов казачьего Зарубежья вошла и М.В. Волкова. В это время ее стихи часто публикует журнал "Станица" (Франция).
Прожив около десяти лет в литовском городе Волковыске, Мария вместе с мужем перебирается в Гейдебрух (Восточная Пруссия), где их застает грозное время Второй Мировой войны. Война - не самое лучшее время для занятий поэзией. В это время закрылось множество издательств, прекратился выпуск газет и журналов и голос Волковой почти не слышен. В конце войны семья Марии эвакуируется в Геммингштедт в Голштинии, а затем перебирается в деревню Оттерсвейер, близ Баден-Бадена, где она вместе с мужем и провела остаток жизни.
В начале 50-х годов, словно набирая силу после временного затишья, вновь начинает звучать голос Марии Волковой. Ее стихи опять появляются на страницах новых и возрожденных после войны старых изданий.
В 1972 году умирает ее муж Александр Эйхельбергер. Уже тяжело больная сердечным расстройством Мария Вячеславовна хлопочет об издании книги, где была бы собрана ее поэзия за все время ее работы. Ей обещает помочь Фабрициус, издатель журнала "Современник" в Канаде, но по тем или иным причинам у него ничего не выходит. Она начинает писать воспоминания обо всей своей жизни со многими несчастьями и испытаниями, и конечно продолжает писать стихи.
Скончалась поэтесса 7 февраля 1983 года. Последний сборник ее стихов, выпущенный уже ее дочерью, вышел в Мюнхене в 1991 году. Так и остались неопубликованными ее воспоминания, один экземпляр которых до сих пор хранится у русского писателя и литературоведа Владимира Рудинского (Париж) и еще ждет своего издателя и читателя.
"Чем путь трудней - тем выше будет честь!
Пускай горька недопитая чаша!
При нашей бедности у нас богатство есть:
То, что прошло - неотторжимо наше!"
- писала когда-то Мария Вячеславовна Волкова, с честью прошедшая тернистый путь жизни и до конца своих дней сохранившая верность своим идеалам и своему прошлому. Теперь ее поэзия медленно и постепенно возвращается в Россию, возвращается творчество большого поэта и человека с благородной душой, и данная подборка стихов еще один маленький шаг на пути к этому возвращению.
Максим Ивлев.
Re: Мария Волкова
Мать
Ощущенье сладкого покоя,
Безопасности и теплоты
Каждый раз овладевало мною,
Если надо мной склонялась ты.
Кто мне был тогда дороже,
Ближе, и понятней, и родней?
Думалось: ничто грозить не может
Под защитой ласковой твоей!
Слов твоих давно уже не помню,
Но твой голос все звучит, звучит,
И от милых глаз твоих светло мне
В самой темной горестной ночи.
Мы с тобой недолго были вместе,
Но живу еще твоим теплом,
Хоть никто меня не перекрестит,
Как бывало в детстве, перед сном.
Казачка
Горько сжаты поблекшие губы.
Мутен взгляд много плакавших глаз.
Руки темные сухи и грубы.
И бесстрастно лицо: напоказ...
Целый день - маета и работа,
Что бы дом и детей поддержать,
А печальные думы - без счета
Не дают по ночам отдыхать.
Ломит голову, будто в горячке,
Снятся страшные, вещие сны...
Тяжела же ты, доля казачки -
Не вдовы, а безмужней жены!
Тошно ей: опустела станица,
Стал далеким привычный мирок.
Косо смотрят враждебные лица,
Слышен часто ехидный намек!
Письма издали кратки и редки,
И тревоге ее нет конца.
Год за годом проходит -
уж детки Плохо помнят родного отца...
Но она не забудет скитальца!
Жутко ей, словно в темном гробу...
И дрожащие женские пальцы
В крестном знаменьи жмутся ко лбу.
И молитва звучит, как рыданье:
"Боже! Милость Твоя велика, —
Пощади моего казака,
Сократи ему время изгнанья'"
Знак избранных
Беленький крестик на ленте двойной,
Скромной, оранжево-черной,
Знак, издавна освященный войной,
Символ отваги упорной.
Беленький крестик, звезда впереди,
Вечная греза солдата —
Как он красив на широкой груди
В битве заслуженный свято.
Четко изящен и вместе суров,
Горд и исполнен печали —
Как он отличен от всех орденов,
Пестрых эмблем из эмали !..
Да и не цвет ли Российской Земли
Те, кем заслужен Георгий,
Раз они жизнь Ей без слов принесли
В самозабвенном восторге,
Пусть же День Храбрых, как праздник пройдет
В нашем безвременьи сером!
Белому крестику вечный почет,
Слава — его кавалерам!
Дон
Есть напевы, есть воспоминанья,
Звуки слов, и шорохи и сны,
Что волнуют нас очарованьем,
Скрытого волнения полны.
Далеко моя осталась юность,
Но с тех пор, как колокольный звон,
Некие таинственные струны
Задевали в сердце слово - Дон.
Отчего? Я даже не соседка,
И донской воды я не пила!
Но в крови - чрез кровь забытых предков
Память о минувшем залегла...
Жили три столетья с половиной
Прадеды и деды в том краю,
Где перед исходом на чужбину
Провела я молодость мою.
Север мой... Кто ли позабуду?
Юг забыли родичи мои,
Но пришли - пришли они оттуда,
Из придонской солнечной земли!
Потому, как вечное наследье –
Через даль просторов и времен –
Полновесной колокольной медью
Остается в сердце слово Дон!
«Казаку отцу».
...«Твой образъ всегда предо мной, какъ живой,
Безумно любимый отецъ.
За что тебе посланъ жестокой судьбой
Такой безпощадный конецъ?
Ты Родину свято и верно любилъ
И жертвъ для нея не считалъ,
Ты верой въ ея возрожден i е жилъ,
Но гибель ея увидалъ...
Былъ стоекъ и храбръ въ неустанной борьбе
Въ тяжелые злые года,
Но жизнью играя, ты лавровъ себе
Не ждалъ, не искалъ никогда.
Заветы казачьи ты крепко хранилъ,
Въ бою былъ всегда впереди
И дерзкой отвагой съ лихвой заслужилъ
Свой беленькiй крестъ на груди).
Ощущенье сладкого покоя,
Безопасности и теплоты
Каждый раз овладевало мною,
Если надо мной склонялась ты.
Кто мне был тогда дороже,
Ближе, и понятней, и родней?
Думалось: ничто грозить не может
Под защитой ласковой твоей!
Слов твоих давно уже не помню,
Но твой голос все звучит, звучит,
И от милых глаз твоих светло мне
В самой темной горестной ночи.
Мы с тобой недолго были вместе,
Но живу еще твоим теплом,
Хоть никто меня не перекрестит,
Как бывало в детстве, перед сном.
Казачка
Горько сжаты поблекшие губы.
Мутен взгляд много плакавших глаз.
Руки темные сухи и грубы.
И бесстрастно лицо: напоказ...
Целый день - маета и работа,
Что бы дом и детей поддержать,
А печальные думы - без счета
Не дают по ночам отдыхать.
Ломит голову, будто в горячке,
Снятся страшные, вещие сны...
Тяжела же ты, доля казачки -
Не вдовы, а безмужней жены!
Тошно ей: опустела станица,
Стал далеким привычный мирок.
Косо смотрят враждебные лица,
Слышен часто ехидный намек!
Письма издали кратки и редки,
И тревоге ее нет конца.
Год за годом проходит -
уж детки Плохо помнят родного отца...
Но она не забудет скитальца!
Жутко ей, словно в темном гробу...
И дрожащие женские пальцы
В крестном знаменьи жмутся ко лбу.
И молитва звучит, как рыданье:
"Боже! Милость Твоя велика, —
Пощади моего казака,
Сократи ему время изгнанья'"
Знак избранных
Беленький крестик на ленте двойной,
Скромной, оранжево-черной,
Знак, издавна освященный войной,
Символ отваги упорной.
Беленький крестик, звезда впереди,
Вечная греза солдата —
Как он красив на широкой груди
В битве заслуженный свято.
Четко изящен и вместе суров,
Горд и исполнен печали —
Как он отличен от всех орденов,
Пестрых эмблем из эмали !..
Да и не цвет ли Российской Земли
Те, кем заслужен Георгий,
Раз они жизнь Ей без слов принесли
В самозабвенном восторге,
Пусть же День Храбрых, как праздник пройдет
В нашем безвременьи сером!
Белому крестику вечный почет,
Слава — его кавалерам!
Дон
Есть напевы, есть воспоминанья,
Звуки слов, и шорохи и сны,
Что волнуют нас очарованьем,
Скрытого волнения полны.
Далеко моя осталась юность,
Но с тех пор, как колокольный звон,
Некие таинственные струны
Задевали в сердце слово - Дон.
Отчего? Я даже не соседка,
И донской воды я не пила!
Но в крови - чрез кровь забытых предков
Память о минувшем залегла...
Жили три столетья с половиной
Прадеды и деды в том краю,
Где перед исходом на чужбину
Провела я молодость мою.
Север мой... Кто ли позабуду?
Юг забыли родичи мои,
Но пришли - пришли они оттуда,
Из придонской солнечной земли!
Потому, как вечное наследье –
Через даль просторов и времен –
Полновесной колокольной медью
Остается в сердце слово Дон!
«Казаку отцу».
...«Твой образъ всегда предо мной, какъ живой,
Безумно любимый отецъ.
За что тебе посланъ жестокой судьбой
Такой безпощадный конецъ?
Ты Родину свято и верно любилъ
И жертвъ для нея не считалъ,
Ты верой въ ея возрожден i е жилъ,
Но гибель ея увидалъ...
Былъ стоекъ и храбръ въ неустанной борьбе
Въ тяжелые злые года,
Но жизнью играя, ты лавровъ себе
Не ждалъ, не искалъ никогда.
Заветы казачьи ты крепко хранилъ,
Въ бою былъ всегда впереди
И дерзкой отвагой съ лихвой заслужилъ
Свой беленькiй крестъ на груди).
Последний раз редактировалось: Григорий Мелихов (Сб Янв 19, 2013 7:49 pm), всего редактировалось 1 раз(а)
Re: Мария Волкова
Часовой
Нам потом позавидуют внуки -
Очевидцам невиданных дел.
Но как много безвыходной муки
Нам, о Боже, досталось в удел.
Захлестнуло нас бурною новью,
Закружило в порывах стихий,
Мы платили горячею кровью
За несмытые чьи-то грехи.
Гибло всё. Полыхали пожары.
Старый мир отходил в небытьё...
Мы сражались безумно и яро
Не за жизнь, а за имя своё!
" " "
Сколько лет протекло
С той поры, как ушли мы оттуда!
Сколько всех на пути
Дорогих одиноких могил!
Мы молились тепло,
Мы молились и верили в чудо!
Но покоя найти
Нам до времени Бог не судил!
Не заставит никто
Разлюбить, что нам мило и свято,
Позабыть наш уклад,
Наши песни родные забыть.
И обычай простой -
Всюду крепко стоять брат за брата -
Каждый горд, каждый рад
До конца своих дней сохранить.
Последний сон
Во сне порвется, громыхая,
Давно заржавевшая цепь...
И на свободе я узнаю
Мою покинутую степь.
Над нею небо в чистых звездах;
Мерцая, манит Млечный Путь.
Живительный, бодрящий воздух
В последний раз вольется в грудь.
Невнятные, как в детстве, сказки
Зашепчут стебли ковыля.
И я прильну в последней ласке
К устам твоим, моя земля!
Но вдруг в глуши степного рая
Меня разбудит свой же стог.
И я пойму, что умираю.
Что это все - предсмертный сон!
Re: Мария Волкова
Долина смерти
Есть долина такая в Тироле,
А в долине той Драва-река...
Только вспомнишь – и дрогнешь от боли,
Как от вскрывшего рану клинка!
Там, где крепко задумались горы,
Обступивши небесную гладь,
Ветер повесть греха и позора
Не устанет в веках повторять.
Ты ж, поэт, свои горькие строфы,
Что на волю прорваться спешат,
У подножия новой Голгофы
На коленях слагай, не дыша!
Где-то Драва в безудержном плаче,
Ударяя, как в грудь, в берега,
Причитает о жизнях казачьих,
Хладно брошенных в руки врага.
Обманули закон и защита,
Просьбы тронуть глухих не могли...
Кровь коварно, безвинно убитых
Вопиет, вопиет от земли!
Колыхнулись хоругви, как тени...
И в молитвенный жаркий порыв
Злобно хлынуло уничтоженье,
Всё стихией своей затопив!
По плечам, головам и иконам
Мчались сотни подкованных ног...
Даль и высь переполнились стоном,
Но никто не пришел – не помог!
Лишь одна сердобольная Драва,
Отражая июньскую твердь,
Укрывала волною кровавой
Убежавших от ужаса в смерть...
Горы строже нахмурили брови,
В долгом эхе их дрожь проняла, –
Не от лязга ль железных чудовищ,
Волочивших и рвавших тела?
Казаки, и казачки, и дети,
Цвет последней казачьей земли,
Позабытые всеми на свете,
Ни за что в западне полегли...
Так склонись же, поэт, на колени,
И взывай, и моли, и проси,
Чтоб хоть поздняя весть об измене,
Как огонь, пронеслась по Руси,
Чтобы память о жертвах дрожала
В русском сердце рыданьем всегда!
А пока... пусть тирольские скалы
Наливаются краской стыда!
Молитва изгнанника
О, Господи, забудь ошибки и паденья
И в суд мне прошлого сурово не вмени.
Я пред Тобой стою в изнеможеньи –
На участь горькую изгнанника взгляни.
Бездомен я! Как тяжко жить без крова,
Листом осенним мчаться по полям.
Чужое небо хмурится свинцово,
А взор чужой не верит и слезам...
Бессилен я! Ни дружбы, ни участья...
К моей беде так равнодушен свет!
Но под крестом могу ль, могу ль упасть я,
Не победив страданий страшных лет?
Нет, верю я – не вечны испытанья,
Не вечно злобствовать жестокому врагу.
Благослови ж меня отеческою дланью
И дай приблизиться к родному очагу!
Ковыль
Под ногами вереск лиловый,
Сосны высятся прямо и строго, –
Даже в этой стране суровой
Красоты бесконечно много.
По верхушкам кружится ветер.
Шуму леса привычно внемлю.
Грустно, грустно тому на свете,
Кто родную покинул землю.
Сколько всюду великолепий
Ты рассыпал, Господи-Боже!
Но мои далекие степи
Мне навеки всего дороже.
Ах, когда-то было иначе...
Захлебнешься порой тоскою –
Вот как вспомнишь простор казачий
С серебристой ковыль-травою.
Можно свыкнуться с каждой болью,
Но одна свежа и поныне:
Нет былого душе раздолья,
Не растет ковыль на чужбине!
Есть долина такая в Тироле,
А в долине той Драва-река...
Только вспомнишь – и дрогнешь от боли,
Как от вскрывшего рану клинка!
Там, где крепко задумались горы,
Обступивши небесную гладь,
Ветер повесть греха и позора
Не устанет в веках повторять.
Ты ж, поэт, свои горькие строфы,
Что на волю прорваться спешат,
У подножия новой Голгофы
На коленях слагай, не дыша!
Где-то Драва в безудержном плаче,
Ударяя, как в грудь, в берега,
Причитает о жизнях казачьих,
Хладно брошенных в руки врага.
Обманули закон и защита,
Просьбы тронуть глухих не могли...
Кровь коварно, безвинно убитых
Вопиет, вопиет от земли!
Колыхнулись хоругви, как тени...
И в молитвенный жаркий порыв
Злобно хлынуло уничтоженье,
Всё стихией своей затопив!
По плечам, головам и иконам
Мчались сотни подкованных ног...
Даль и высь переполнились стоном,
Но никто не пришел – не помог!
Лишь одна сердобольная Драва,
Отражая июньскую твердь,
Укрывала волною кровавой
Убежавших от ужаса в смерть...
Горы строже нахмурили брови,
В долгом эхе их дрожь проняла, –
Не от лязга ль железных чудовищ,
Волочивших и рвавших тела?
Казаки, и казачки, и дети,
Цвет последней казачьей земли,
Позабытые всеми на свете,
Ни за что в западне полегли...
Так склонись же, поэт, на колени,
И взывай, и моли, и проси,
Чтоб хоть поздняя весть об измене,
Как огонь, пронеслась по Руси,
Чтобы память о жертвах дрожала
В русском сердце рыданьем всегда!
А пока... пусть тирольские скалы
Наливаются краской стыда!
Молитва изгнанника
О, Господи, забудь ошибки и паденья
И в суд мне прошлого сурово не вмени.
Я пред Тобой стою в изнеможеньи –
На участь горькую изгнанника взгляни.
Бездомен я! Как тяжко жить без крова,
Листом осенним мчаться по полям.
Чужое небо хмурится свинцово,
А взор чужой не верит и слезам...
Бессилен я! Ни дружбы, ни участья...
К моей беде так равнодушен свет!
Но под крестом могу ль, могу ль упасть я,
Не победив страданий страшных лет?
Нет, верю я – не вечны испытанья,
Не вечно злобствовать жестокому врагу.
Благослови ж меня отеческою дланью
И дай приблизиться к родному очагу!
Ковыль
Под ногами вереск лиловый,
Сосны высятся прямо и строго, –
Даже в этой стране суровой
Красоты бесконечно много.
По верхушкам кружится ветер.
Шуму леса привычно внемлю.
Грустно, грустно тому на свете,
Кто родную покинул землю.
Сколько всюду великолепий
Ты рассыпал, Господи-Боже!
Но мои далекие степи
Мне навеки всего дороже.
Ах, когда-то было иначе...
Захлебнешься порой тоскою –
Вот как вспомнишь простор казачий
С серебристой ковыль-травою.
Можно свыкнуться с каждой болью,
Но одна свежа и поныне:
Нет былого душе раздолья,
Не растет ковыль на чужбине!
Re: Мария Волкова
Доброта
Можно было б съежиться навеки
В холоде бездомной суеты,
Если б не дрожало в человеке
Тихое сиянье доброты.
Небеса темней, дороги круче,
Нет нигде спокойного угла.
И давно мечта о доле лучшей
Обессилела и замерла...
Время нам жестокое досталось.
Как бы пережили мы его,
Если б человеческая жалость
Не спасала наше естество?
И в душевной и в телесной муке
Как бы нам тоской не изойти,
Если б чьи-то ласковые руки
Нас не ободряли на пути?
О, не всё и в этой жизни бренно,
Раз любовь еще не изжита!
- Будь из века в век благословенна
Доброта!
Звезды
Что прошло, до конца будет сниться.
Отдых сердцу – желанные сны.
...Всё какую-то вижу станицу
В обрамленье ночной тишины.
В небесах – огнеликие звезды,
Равнодушные к доле людской.
Родовые разбросаны гнезда
Над лениво текущей рекой.
На погосте покоятся деды,
В колыбели грядущее спит.
Всё проходит – и счастье, и беды,
Но казачьим останется быт!
Он налажен седыми веками,
Закреплен кровью предков давно, –
Слава Богу, что нам казаками
Жизнь начать и окончить дано!
Каждый верил и знал: не иначе
И до Страшного будет Суда –
Не изменит нам счастье казачье
Никогда, никогда, никогда!
Но, увы, это только казалось!
В жизни прочного нет ничего,
И от прежнего счастья осталось
Лишь казачье одно естество!
А станицы давно сиротеют,
На погостах погнили кресты.
И на всё, не дивясь, не жалея,
Смотрят звезды с ночной высоты...
Можно было б съежиться навеки
В холоде бездомной суеты,
Если б не дрожало в человеке
Тихое сиянье доброты.
Небеса темней, дороги круче,
Нет нигде спокойного угла.
И давно мечта о доле лучшей
Обессилела и замерла...
Время нам жестокое досталось.
Как бы пережили мы его,
Если б человеческая жалость
Не спасала наше естество?
И в душевной и в телесной муке
Как бы нам тоской не изойти,
Если б чьи-то ласковые руки
Нас не ободряли на пути?
О, не всё и в этой жизни бренно,
Раз любовь еще не изжита!
- Будь из века в век благословенна
Доброта!
Звезды
Что прошло, до конца будет сниться.
Отдых сердцу – желанные сны.
...Всё какую-то вижу станицу
В обрамленье ночной тишины.
В небесах – огнеликие звезды,
Равнодушные к доле людской.
Родовые разбросаны гнезда
Над лениво текущей рекой.
На погосте покоятся деды,
В колыбели грядущее спит.
Всё проходит – и счастье, и беды,
Но казачьим останется быт!
Он налажен седыми веками,
Закреплен кровью предков давно, –
Слава Богу, что нам казаками
Жизнь начать и окончить дано!
Каждый верил и знал: не иначе
И до Страшного будет Суда –
Не изменит нам счастье казачье
Никогда, никогда, никогда!
Но, увы, это только казалось!
В жизни прочного нет ничего,
И от прежнего счастья осталось
Лишь казачье одно естество!
А станицы давно сиротеют,
На погостах погнили кресты.
И на всё, не дивясь, не жалея,
Смотрят звезды с ночной высоты...
Страница 1 из 1
Права доступа к этому форуму:
Вы не можете отвечать на сообщения