Стихи казачьего национального поэта и писателя П.С. Полякова

Раздел в работе

Врагам

Я — поэт самостийник. Не хмурьтесь,
Не боюсь я прищуренных глаз…
Полюбите вы нас казаками,
«Казачками» любили вы нас!

Вы не правы. Напрасная злоба,
Дух не терпит ни цепи, ни плен!
Не пристало нам, рыцарям воли,
Гладиаторство русских арен.

Вы не правы. Мы в наших желаниях
Вовсе мало от Бога хотим:
Без указки и пана, и окрика
Жить казачьим Присудом своим.

Вот и всё! Разрешите откланяться.
Что поделать — надумали мы
Отказаться нести охранение
В подворотне российской тюрьмы.


Кремлю

Те, кто могут быть рабами,
Все пошли на сделки с вами.

Мой народ в борьбе кровавой
Пал, покрытый вечной славой.

Злую Кремль готовит долю
Всем, кто видит сны о Воле…


Дочке

Нанесло в окошко снега,
Подоконник в пухе белом,
Мы сидим с тобой, Наташа,
Одиноки в мире целом.

Сколько раз слетали листья,
Сколько раз желтели клены,
Сколько было их, чубатых,
Бивших истово поклоны.

Все ушло… Лишь за окошком
Ветра вой да визг метели,
Да не наши, злые хаты,
Да совсем чужие ели.

А в душе призывом вечным,
Неиссказанным приветом
И огнем неугасимым
Греет вера ровным светом.


Н.К. Боровлеву

Господи! Сегодня к Твоему подножью
Принесу молитвы тихие слова.
Сатана давно бы мог нас уничтожить,
Коли б не святая сила Покрова.

Пред иконой темной на коленях стоя,
Я в ночной звенящей, голубой тиши
Древнего Азова помяну героев,
За покой их грешной помолюсь души.

Спасе Иисусе! Всем, что в битвах пали,
Что с нечистой силой полегли в борьбе,
Отпусти их вины. Утоли печали.
Исцели их раны. Допусти к Себе!

Помяни нас в Небе, Пресвятая Дева,
Перед Богом снова вспомни казаков,
Что в молитвах теплых и степных напевах
Среди дел суетных помнят Твой Покров.

Боже наш великий! В темноте столетий
Нам светила вера в правоту Твою.
И мы твердо знаем – будем мы, как дети,
Под Твоим Покровом у Тебя в раю.


*****

После смерти дух уходит к Богу,
Потому и не ропщу – пою.
Охраняют райскую дорогу
Наши в конном боевом строю.

Избраны лишь те, что не корились,
Что на Поле смертно полегли,
Те, что кровью собственной умылись,
Защищая красоту земли.

И совсем иные там понятья
И иная мера для людей,
И земное, слабенькое “братья”
Там звучит иначе и теплей.

Понял я, за что нас перебили,
И приемлю страшный наш искус:
Это мы лишь свято сохранили
То, что знал распятый Иисус.

Всем народом поднялись за веру
И казачьей смертью смерть поправ,
Правды Божьей выполнили меру,
Древний наш обычай не предав.


Азовцы

Степью шли… и трошки приморились,
Обернулись глянуть на Азов:
Там еще развалины дымились
Да вороны над валами вились,
Провожали к Дону казаков.

Долго молча сумрачно глядели,
Замерли и мысли и слова,
Лишь слезинки на глазах блестели,
Пятна крови на бинтах алели…
И тропарь запели Покрова.

А когда их пенье отзвенело,
Атаман поднялся говорить,
Гнет трухменку: “Вот какая дела,
Чтобы вера наша не истлела,
Монастырь нам надо становить.

Всю-то жизню Богу мы трудились,
И в осаду сели за Него…
А когда мы с нехристями бились,
Мы аль пели, аль Ему молились,
Для себя не чая ничего.

И святую веру соблюдая,
Дон наш древний вышли боронить.
Все отдавши для родного края,
Одного теперича желаем, –
Чтоб с молитвой жизню завершить”.

Круг3 молчал. Поднялся он, Савелий,
Конопатый, в шрамах на груди,
И сказал: “Прожили как умели,
Атаман ты был в кровавом деле,
А теперь – игумном походи!”

– Пр-р-ра-в-вильна-а!
Над балкой расстелился,
Вьется дым бесчисленных костров…
Сам Петро-Угодничек дивился,
Улыбаясь, радостно окстился,
В Небесах прося за казаков.


Мать

Там лишь небо осталось такое,
Как когда-то у нас в старину,
Да казацкое солнце степное
По утрам серебрится в Дону,
Да весенние ветры целуют
Краснотал, солонцы, камыши,
И тоскуют, тоскуют, тоскуют
Ковыли в полуночной тиши.
А когда перелетные птицы
Закурлыкают снова поход,
Выйдет, выйдет она за станицу
И к глазам полушалок прижмет.
И с горячей и режущей болью,
Вспоминая, заплачет она,
И слезами, как горькою солью,
Окропит сыновей имена.
Сыновья…
Разлетелись по свету,
Растерялися в землях чужих,
Там, где нет ни любви, ни привета,
Там, где нет утешенья для них.
Не ходи, не ходи за станицу,
Поседевшая, старая мать…
То, что нам на чужбине приснится,
Лишь забытые Богом страницы,
И тому никогда не бывать.


Надежды

Где казачья доля? Где степная слава?
На Дону родимом никнут ковыли,
На левадах сохнут, увядают травы,
Вербы опустили ветки до земли.
Перелетной птицей взвиться бы за тучи,
Хоть одним бы глазом глянуть на луга,
На волну донскую, меловые кручи
И послушать снова, как шумит куга.
Или ночью душной на копне душистой,
Позабыв о горе, звезды перечесть,
Соловьиной песни трели серебристой,
Плачем захлебнувшись,
не стерпеть, не снесть.
И слезы сыновней не стыдяся боле,
Землю дедов наших, как родную мать,
Что врагов терпела в окаянной доле,
В неизмерном счастье трепетно обнять.
Гей вы, казачата, аль зарей не слышно:
“На Дону родимом кони наши ржут”?
Гей вы, казачата, аль не шепчет сердце:
“Степи нас с похода не дождутся – ждут”?
Засинеют дали… Дон блеснет в тумане.
Соберитесь с силой встречу перенесть,
Чтоб в последней схватке за родные грани
Постоять за веру, волю, славу, честь.
Гей вы, казачата, али вам не слышно?
Я зарею слышу – кони наши ржут!
Гей вы, казачата, – скакуны донские
Чуют, что с похода казаки придут.


Ворота в Рай

Нужно сто миллионов веков,
Чтобы, Божий приказ исполняя,
Сотня славных бойцов-казаков
Доскакала до светлого рая.
Так, уйдя от взвихренной земли,
Распростясь с преходящим и тленным,
Наши с Дона походом ушли
И аллюром9 идут переменным
К той звезде, что горела для нас,
Озаряя бойницы Азова,
Что зажег с Богородицей Спас,
Дав нам веру в Господнее слово.
Эту веру веками храня,
Бились мы за казацкие грани,
И осветит она для меня
Путь отцов в межпланетном тумане.


*****

Боже, дай мне силы выполнить заклятье,
Не покинуть старый, одинокий путь,
И Тебя ведь тоже распинали братья,
И Твоя болела от страданий грудь.

Боже, дай мне веру, дни продли дотоле –
На заре свободы степи увидать,
До победы правды, до победы воли,
И победе этой песню дай сыграть.

И тогда, счастливый, я уйду из мира.
И Тебе, и степи – славу пропою,
И душа поэта, веселясь в эфире,
Счастье жизни вечной обретет в раю.

Рубахи ворот разорву..
и слёз не от кого не пряча,
Шагну.. Свалюсь в ковыль-траву.
Заплачу. В радости заплачу.

Одно только знаю:
Кто был казаком,
Погибнет,
Не сдается,
Не станет рабом!

Жизни боли наконец изведав,
Всё стерпев что приготовил Бог,
Не забудь своих казачьих дедов,
Свет степной, Свой Угол и Порог.

Всю жизнь отдавши для стихов,
Слагал лирические строки,
Нашедши в песнях казаков
Для них священные истоки.

Десять Лет Лиенца

В рудниках Колымы, в лагерях Европы,
В тихих, позабытых старческих домах
Вымирает племя внуков гордых Азова,
Отцветает сказка о лихих Донцах.

По запольным рекам, по “кубанским” плавням,
В Таврии, в Сибири – трупы полегли,
И последним взлётом, чая лучшей доли,
Славу боевую к Драве донесли.

А когда в ней, с детьми, матери тонули.
И в ущельях тёмных рвались стон и крик,
Содрогнулось небо, сам Господь заплакал,
И дрожа, в ладонях скрыл свой скорбный лик.

И заржали снова брошенные кони,
Опустел Казачий перебитый Стан,
И костры потухли…и ушли составы,
Лег в Долине Смерти саваном туман.


Сам себя уверю…

Е.Х.

Сам себя уверю: это — лишь приснилось!
Я тебя не видел вовсе наяву…
Вот — и легче сразу!
А живу — как пьяный…
Только сном ушедшим я теперь живу…
*****
Вот и всё!
И к чёрту разговоры!
К чёрту всё, чем жизнь была полна!
Всё смешно. И просьбы и укоры…
Эй, ты…
Кто там!
Принеси вина!
Не жалей! Налей-ка пополнее…
Та-ак…
Скажи, за чьё здоровье пить?
За того, кто сам себя сильнее,
Кто, и вида не подав, сумеет
Все свои желанья потушить!
*****
А во имя чего?
И за что?
…Почему?
Чем же я виноват перед Богом,
Что поверил тогда лишь Ему одному,
Я мальчишкой ушел в непогоду и тьму.
Всю-то жизнь растрепав по дорогам!
По дорогам чужим…
По чужим куреням…
Не имея с кем вымолвить слова.
Пел приснившимся синим желанным очам,
Им построил в душе заколдованный храм,
Не искал себе счастья другого.
И манили, и звали, и грели они,
И светились, что в сказочной песне…
*****
Тухнут в окнах чужих без привета огни.
Успокойся. Забудься. Смирись. И — усни!
Не вернётся… —
Ничто не воскреснет!
Да! Конечно же:
подленький, низкий обман,
Вот и всё… Целой жизни итоги…
Может статься — недаром же нынче я пьян:
Это лжи расступился холодный туман
При конце одинокой дороги.
Расступился туман…
Не подмешивай! Стой!
Эх, начать бы всё снова… —
Сначала!
Что бы сделал? —
Пошел бы за старой мечтой,
Пел бы снова о сказке своей голубой,
И душа бы, искряся, пылала!
Слава Богу-Творцу!
Слава в вышних Ему!
Слава в сердце живущему свету!
Боль святую мою не отдам никому,
И за мелочной жизни слепую тюрьму
Не сменяю удела поэта.


Моя молитва

Эх, давно не молился я Богу,
Но сегодня я буду просить:
Очерстви мою скорбную душу,
Разучи меня, Боже, любить!

В этом сердце, от боли звенящем,
Потуши все святые лучи,
Влей в него бесконечную злобу,
Ненавидеть меня научи.

Боже-Господи! Тяжко без меры
Под ведущей Твоею рукой…
Потуши мою тёплую веру,
Со святыми её упокой!

Я — не кукла, не клоун, не камень,
Разожги ж исступлённый пожар:
Я в его разрушающий пламень
Брошу светлой поэзии дар.

И тогда, ставши подлым и малым,
Научусь я с людьми говорить…
Стану волком, змеёю, шакалом,
Чтобы равным меж равными быть.


Суд Господен

Он призовёт меня к себе
И спросит:
— Что? Устал, станица?
И, потеснившись, мне свелит
С ним на завалинке садиться.
И сев — заплачу горько я
О всём, что сердце потеряло,
О всём, что с верою всю жизнь
Душа напрасно ожидала.
И долго буду говорить,
Перечислять всё, что жалею,
И то, о чём я пожалел,
Мне станет мерою моею —
И как Он суд свой изречёт,
И что Он скажет — я не знаю..
*****
А жизнь уходит, жизнь течёт,
И человек по ней идёт,
В глухой тоске изнемогая.


Прощанье

Мои станишники лежат,
Давно в сырой земле зарыты.
Заглохли песни. Не звенят
Лугами конские копыта.
Собрались в Ялте, да, на пир,
Ослы и дьяволы совместно,
И он погиб — казачий мир,
Чтобы вовеки не воскреснуть.
И, ставя памятник ему
И Славе, в Поле отгремевшей,
Пойду я к Богу моему
С душой от боли онемевшей.
Не скажет мне ни слова Он,
Лицо своё в ладонях кроя…
И лишь Христа повторный стон
Напомнит мне кровавый Дон,
Моё отчаянье земное.


Баварская песня

О мыслью этой надо примириться,
И себе потвёрже втолковать,
Что своей Березовской станицы
В жизни мне вовек не увидать.

И поняв, что улетели годы,
И что дней ушедших не вернуть,
Покорюсь велениям природы –
Подседлать на безвозвратный путь.

Дон-отец, ты кровью захлебнулся,
Так прими ж последний мой привет,
Над тобой зарницею взметнулся
Вольной воли догоревший свет.

Дон нетленный

Дон нетленный. Дон небесный.
Там, очищены могилой,
Стали наши строем тесным,
Войском грозным, бестелесным,
Ратью Божьей, Божьей Силой.
Их сердца под чекменями
Мерно,
глухо,
ровно бьют.
Смотрят мёртвыми глазами,
Пики мёртвыми руками
Крепко сжали.
Молча ждут.
Сотни. Тысячи. Станицы.
Курени. Полки. Отряды.
Грозны их немые лица,
И по венам — кровь струится,
И на землю все их взгляды.
Впереди — Один. Крылатый.
Стрелы. Лук. Да конь гнедой.
Светят тускло шлем и латы,
Ждёт сигнала — час расплаты.
Наголо — палаш кривой.
Перед ним — отряд дозорный,
Кони карие, в попонах,
И закрытый тучей чёрной
Лик святой, нерукотворный
На казачьих, на знаменах.
Тучи,
тучи,
тучи
скрыли
В небе чудное виденье.
Дон Небесный —
в Божьей Силе,
Ты — залогом воскресенья!


Псалмы

1

Долго, Боже, мы Тебя искали,
Создавая образ Твой в себе.
Думая о Тайне и Начале,
В злободневной, суетной печали
Падали, сражённые в борьбе.

Сотни лет десятки поколений,
Веру в сердце свято сохраня,
Шли в огонь без страха и сомнений,
И в порыве высших вожделений
Чаяли спасительного дня.

Из того, чего душа хотела,
Из всего, что в нас святого есть,
Мысль Твою мы создали и тело,
И легенда о Тебе летела,
Нам же нами посланная весть.

И молились. Ждали. И терпели.
Глупые. Усталые. В пыли.
Воплощенья снов своих хотели,
Ничего понять мы не сумели,
Ни на что ответа не нашли.

Вот и просим: отзовися, Боже,
Образ в яви покажи нам свой,
Мы свои старания приложим,
Сил остатки, не скупясь, умножим,
Чтобы слиться навсегда с Тобой.

2

Проплывут миллиарды, триллионы столетий,
И у Господа Бога, на чертёжном столе,
Он появится, этот проект на планшете
Обитателя нового на старушке Земле.
Мастодонты и мамонты. Бронтозавры, удоды,
Скорпионы, удавы, блохи, люди и вши,
Все исчезнут они, как ошибка природы,
С ними всё, что имело хоть признак души.
И конец! И начнутся иные исканья!
Миллионами долгих, интереснейших лет.
Ну, а мы?
Наша вера,
любовь
и желанья?
Ерунда! Мы же — списаны!
Нас — больше нет!
*****
Глубоко-глубоко, в Преисподней бездонной.
Сатана ухмыльнётся и покажет язык,
Где приткнуться не зная, усталый и сонный,
Пробормочет озлобленно:
«Бракодел ты, старик!»

3

Что простишь мне, я не знаю, Боже,
Но Тебе я не прощу себя.
Дух Ты мой нещадно уничтожил,
Сам во мне Ты погубил Тебя.

Ты лишь бил, калечил, не жалея,
Всё сгубил, что сам же даровал,
Образ Твой, что с детства я лелеял,
Тёмным, грозным, непонятным стал

Да — живу. Но я — окаменелый.
Онемел, меня не разбудить.
Страшно мне, что в мире этом целом
Ни о чём, ни с кем на свете белом,
Вновь душе моей не говорить.

4

Не миряся с казачьею страшной судьбой,
До того я дошел, что заспорил с Тобой.

И правдивость Твою и евангельских слов
Проверял на кровавой судьбе казаков.

Не миряся с неправдой, в кошмарном бреду
Всё ответа искал и никак не найду.

И дожив, наконец, до седых до волос,
И себе, и Тебе ставлю страшный вопрос.

Да, вопрос задаю: отчего, почему,
Вместо жизни и мне даровал Ты тюрьму?

Почему, отчего мой казачий народ
Кандалы, в Твою Правду поверя, несёт?

Почему он свободу свою потерял,
Почему я о радости жизни не знал?

Отчего?..
Ох! Седая моя голова
Ни в какие теперь не поверит слова.

Ты народу казачьему — нет, не помог,
Наш ужасный в своих заблуждениях Бог.
*****
Не молюсь, не прошу. Нет ни воли, ни сил.
Кто мне скажет: за что нас Господь погубил?

5

Господи, я — Павел. Павел, значит — малый.
Неприметный, скромный, средний человек.
И к Тебе приду я, ах, такой усталый,
Утирая слёзы с покрасневших век.
Ты знаешь, знаешь хутор Поляковых.
В нём жила казачья крепкая семья,
Вера в Бога в небе их была законом,
Их была надеждой и любовь Твоя.
Как они молились! Как они любили!
И как свято чтили Божьи образа!
Но — враги явились, хутор наш спалили,
У икон штыками выбили глаза.
Двадцать шесть нас было. Казаки, казачки
И детишек малых целая гурьба.
Казаков — побили. Сгибли и казачки.
Та же ожидала и детей судьба.
Я — один остался, уцелев случайно.
Карабин три года я в руках держал,
И когда от пули красный враг валился,
Я с усмешкой в ложе метку вырезал.
Господи, — я сделал двадцать шесть отметин,
А хотелось сделать — двести шестьдесят!
Но, Ты знаешь, знаешь, мы ушли в скйтанья,
Сорок лет надеясь повернуть в обрат.
Хутор мой — спалили. Семью — перебили,
Дон мой, Дон мой Тихий — у врага в плену.
Всю-то жизнь я прожил, сдерживая слёзы,
С горькими я с ними и навек усну.
Не пойму я. Боже, никогда: за что же
Был сожжён врагами наш казачий край?
Пред Тобой представши, я склонюся низко:
«Поляков,
Последний.
Бей же!
Добивай!»

6

Господи, когда я сам с собою,
Говорю, — Ты знаешь почему! —
Суждено же было мне Тобою
Всю-то жизнь протопать одному.
Мой курень, Ты знаешь сам, спалили,
И пошел гулять я по земле.
Сколько грязи. Сколько едкой пыли.
Крох остатних на чужом столе.
Тут и Ты заговорил бы тоже
От тоски, наверно, сам с собой.
Сорок долгих-долгих лет я прожил,
Как кобель приблудный и чужой.
Ты прости, коль горькими словами
Говорит потерянный поэт.
Есть Ты где-то высоко над нами,
Где-то есть. Но Ты — не добрый! Нет!

7

Мне почудилось нынче зарёю
Не в Баварии я… Нет, не тут.
А в степи я лежу… Надо мною
Облаков караваны плывут.

Широка, широка их дорога
В бесконечно-глубокую синь.
По над Доном. К Господню чертогу.
Через кровь. Через боль. И — полынь.

В те пространства ни вод и ни суши,
Где открыта заветная дверь,
Где лишь праведных светлые души,
Где казачьи станицы теперь.

И я понял, что скоро, ох, скоро,
В недалёком каком-то году,
В бесконечные эти просторы
С облаками и я попаду.

И лишь там, где ни плача, ни болей,
И где Бог атаманит в веках,
Я спою о немеркнущей Воле
В псалмопевных казачьих стихах.

8

В жизни мне даны судьбою
Только горе и потери…
Говорят, что это служит
Испытаньем нашей веры.

Говорят…
Ах, нет, довольно,
Страшный день Он мерой мерил!
И шепча — «Мне больно, больно»,
Ничему теперь не верю.

9

Боже, Ты сосуд скудельный
Озарил небесным светом:
Трубадур я и бездельник
В мире злобы стал поэтом.

И стихи о том слагая,
Что задумал Ты в твореньи
О казачьем пел я рае,
О его уничтоженьи.

И Тебе, Тебе лишь веря.
Уверял себя в смятенье.
Что кровавые потери
Лишь залогом воскресенья.

Затужив о снах ковыльных,
Не коряся вражьей силе,
О крестах пою могильных
Здесь, где душу мне убили.

Он

В темноте ночной синеют
Дали чуждых гор.
На полу, к утру, бледнеет
Месяца узор.
Чу! Как будто топот, крики…
Тише… тише… — нет!
То лихого чудо-гика
В сонных чарах след.
Ароматный ветер слышу,
Шорох ковылей.
Ах, в душе живет и дышит
Жаркий суховей.
Что там? Будто ночью тёмной
Дробный стук копыт?
Нет же, нет, беглец бездомный,
Сердце то стучит.
Вижу — конь. Змеёю грива,
Замер… там… в углу…
Нет, то лунный луч игривый
Пишет по стеклу.
Что там плещет? Тихо шепчет?
Знаю — это Дон!
Нет… то листьев легкий лепет,
Это — просто сон!
*****
Тяжела кирка стальная,
Солнце — спину жжёт.
Но невольно мысль немая
Тайно что-то ждёт.
Глянь — кажись, с востока тучи?
Слава Богу Сил!
Ветерок пахнул летучий,
С чуба пыль струсил.
Вот и дождик благодатный,
Бодро дышит грудь…
Эх, когда же в путь обратный,
Эх, когда же в путь?
Снова солнце, снова — силы,
Размахнись, рука!
Верен буду — до могилы,
Пусть звенит кирка.
Ранен Он — старик могучий,
Рана — страсть тяжка,
Но — порвутся снова тучи,
Пусть звенит кирка!


Они ушли

Памяти бабушки, Натальи Петровны

Они — ушли…
В последний раз
Взвилась теклиной пыль…
А слёзы падали из глаз
И жгли седой ковыль.
Не оглянулся больше он,
Махнула ты платком…
Затих подков ритмичный звон
За меловым бугром.
Мираажем в солнечных лучах
Блеснула пики сталь,
И снова маревом в глазах
Слезой закрылась даль.
Пылят шляхи… безвестен путь…
Придется ль увидать?
Хоть на мгновенье бы вернуть,
К груди, хоть раз, прижать.
Вслед за двумя теперь идет
Любимый третий сын…
Укроет Бог его, спасёт,
Остался он — один!
Мелькнул копьём… В последний раз…
Куда ж теперь идти?
Дрожит слеза, туманя глаз,
Растёт тоска в груди.
Вернётся ль вновь?
…Надежды нет…
Всё суховей разнёс.
Замёл подков глубокий след,
Завеял капли слёз…


Матери

На могилу в Поти
Там повилики твой крест обвили
И спит кладбище без снов и грёз,
И плачут розы, склонясь к могиле,
Роняя слёзы — кристаллы рос…

Н.П. — две буквы, два милых слова,
Рукой нетвердой я вырезал,
И мне казалось — кладбища снова
Мне не увидеть… И нож дрожал.

Глядел я долго на холмик малый,
Не знал, что будет мой путь далёк,
Но знал — покроет он, бело-алый,
Твою могилу, из роз венок.

Там повилики весь крест обвили
И спит кладбище без снов и грёз,
И розы плачут, склонясь к могиле,
Роняя слёзы — кристаллы рос...