Северный Кавказ изнутри. По казачьим районам Чечни

Недавно в «Комсомольской правде» был помещен прекрасный репортаж Дмитрия Стешина и Александра Коца об их поездке в Чечню. Посему перепрыгнув через ненаписанные еще свои социологические заметки о более ранних поездках, автор решил «в тему» Стешину и Коцу побыстрее написать о своем путешествии по современной Чеченской республике. Заранее сообщаю будущим критикам на обвинения в «продажности», что записки мои никем не были ангажированы, я старался быть максимально беспристрастным при их написании. Заранее приношу извинения за описательный характер изложения материала.

2 августа 2011 года я на белой «Волге» пересек границу Чеченской республики со стороны города Моздок. Себя я чувствовал сталкером, въезжал в ЧР с известным страхом, ибо был под впечатлением услышанного на территории КБР за пару дней до въезда рассказа моего приятеля. Содержание этого рассказа приведу в конце заметок.

Вез меня в Чечню казак-моздокчанин, работающий инженером-электриком в Чечне. Его путь лежал в отдаленные горные районы, где шли монтажные работы. В эти отдаленные районы инженер ехал один и, по его словам, поездка безопасна: «Времена, когда одному было опасно ездить, прошли».

На границе Чечни и Ставропольского края стояли два капитально укрепленных блокпоста. Сначала ставропольский, через сотню метров чеченский. На чеченском блок-посте был закреплен большой плакат с рекламой фирмы «Вайнахтелеком» и портретами Дмитрия Медведева и Рамзана Кадырова. Портретов и плакатов изображающих отца и сына Кадыровых в дальнейшем встречалось великое множество, и я в дальнейшем не буду на этом особо останавливаться

На блокпосту у инженера проверили документы, у меня не проверяли. Как рассказывали мне потом, машины часто тщательно обыскивают в поисках запрещенного к ввозу в ЧР спиртного.

Первым населенным пунктом, через который мы проехали, был поселок Алпатово. В нем запомнилась высокая и узкая что-то символизирующая триумфальная арка. Под этой аркой стояла девушка в хиджабе. Первая, кроме полицейских, жительница Чечни был в своем облике весьма символична. Далее начался поселок Черноречье. Алпатово и Черноречье в советское время были центрами традиционного для терских казаков виноделия. Делали в Алпатово и Чернокозово марочные вина, а коньяки «Вайнах» и «Илли» не уступали по качеству самым лучшим армянским. Сейчас виноделия в этих поселках, как и во всей республике, нет совсем.

Инженер привез меня в райцентр, (бывшую?) казачью станицу Наурскую. На въезде в станицу заканчивалась постройка большого стадиона с искусственным покрытием футбольного поля. 2011 год в Ч.Р. был объявлен «Годом Наурского района», а через две недели после моего визита, 15 августа, должен был состояться «Праздник Наурского района», с прибытием на него Рамзана Кадырова. К этому дню готовились тщательно: везде шли работы по ремонту, отделке, покраске всего чего только можно. Но почти все уже было сделано.

Вся, подчеркиваю вся, Наурская полностью перестроена и переделана. Вокруг домов новые заборы, в основном из эмалевого металлопрофиля, типа «металлочерепицы», везде типичные для горцев железные высоченные ворота. Дома выкрашены краской, крыши все были или новые (та же металлочерепица) или выкрашены. Очень редко и с большим трудом под краской и новой крышей можно было узнать традиционный казачий дом.

Нигде не было ни одного старого забора, ни одной старой шиферной или черепичной крыши. Сразу бросилось в глаза (вернее бросилось в глаза еще в Алпатово) что весь «видеоряд» хорошо зачищен, в нем уже ничего нет от недавнего славянско-казачьго прошлого станицы. Дома и все причитающееся к ним, выглядело как свежепостроенное горское жилье.

«По старому» выглядели в Наурской церковь и побеленный домик казачьего правления рядом с ней. Вместе с инженером-электриком мы приехали к церкви, где он меня передал «с рук на руки» атаману Терско-Сунженского окружного казачьего общества Анатолию Михайловичу Черкашину, а затем уехал в чеченские горы.

Сначала мы пошли на церковную службу. Был церковный праздник, день поминовения пророка Божия Ильи. Церковь, - перестроенное административное здание, - была довольно просторна и хорошо оборудована. На службе было, кроме нас с атаманом, 16 человек: 12 старушек, 3 старика, - один из них инвалид, а так же один ребенок. Служил молодой священник иеромонах Амвросий. После службы пред церковью местные жители, разговаривали с атаманом Черкашиным и священником о своих делах. Слышались совершенно мирные фразы: «Где купить полторы тонны ячменя»? – «В Ищерской один чеченец продает недорого».

Как сказали жители, власти Чеченской республике наурскому храму сильно помогают. Так лично Рамзан Кадыров дал церкви автомобили ВАЗ 07-й модели и «Газель».

С Анатолием Михайловичем Черкашиным проходим в здание казачьего правления. Четыре комнаты, слева от входа атаманский кабинет. Простой стол, компьютер, сейф. Интернет подключен, пользуясь, случаем проверяю почту. В соседней комнате рядами стоят скамьи, здесь проводятся собрания. В дальней комнате собрано все для приготовления пищи на большое количество людей: большие кастрюли, сковороды и т.п. Впрочем, долго мы в правлении не задерживаемся, садимся в белую, на этот раз уже атаманскую «Волгу» и едем смотреть Наурскую.

Первым пунктом было посещение строящегося православного храма и «Памятника наурской казачке». Подъезжаем к большому наглухо заделанному металлическим забором строительному участку. Напротив стройки, в тени дома стоит стул, на котором сидит человек в серебристом камуфляже с автоматом Калашникова. Увидев фотоаппарат, охранник энергично машет руками, протестуя против съемки. Приходится делать фотографии, так выбирая ракурс, чтобы он не попал в кадр.

Анатолий Черкашин стучит в закрытые изнутри ворота, их изнутри открывают, и мы входим на территорию стройки. Над воротами плакат с изображением будущего храма. За забором стоит вагончик над ним большой простер с изображением Патриарха Кирилла. Перед вагончиком шланг, из него течет вода. Под струей из шланга купается мужчина кавказского вида. Строят православный храм рабочие из Дагестана.

Перед собственно стройплощадкой стоит недавно открытый «Памятник наурской казачке». Его открыли в июне 2011 года в честь событий 1774 года. Тогда наурчане, - женщины, старики и дети, (мужчины были в походе), - отразили нападение 9 000-го отряда крымских татар и горцев. Монумент представляет собой высокий металлический крест, под которым установлена черная мраморная плита с надписью-посвящением.

Осмотрев стройку, снова садимся в «Волгу» и едем. За стройплощадкой православного храма расположена другая, примерно раза в два большая стройплощадка, на этот раз с открытыми металлическими воротами, за которыми виден высокий строительный кран. На мой вопрос о том, что строят там, - Анатолий Михайлович сказал, что тут будет мечеть на 2500 верующих.

Объехав по кругу стройплощадку мечети, подъезжаем к зданию районной администрации. Станичная площадь перед нею окружена металлическим забором и охраняется. Полицейский-охранник, - местный казак.

Площадь вымощена новой плиткой, посажены маленькие еще деревья. К предстоящему празднику возведена открытая сцена-ракушка. Все вокруг новое, недавно отремонтированное.

Далее наш путь лежал к районному Дому культуры. Это был другой район станицы, что потребовало нескольких минут поездки на «Волге». В конце улицы стояла недавно построенная кирпичная арка, за нею был вход в парк, на краю которого находилось украшенное круглыми портретами отца и сына Кадыровых советское здание районного Дома культуры с четырьмя колоннами. Площадку перед аркой и входом в парк мостили плиткой странные люди, несмотря на 40-градусную жару одетые в плотные куртки и тропические широкополые панамы. На лицах некоторых рабочих были респираторы. «Это вьетнамцы, они обустраивают территорию», - пояснил атаман Черкашин.

Зачем в Чечню надо завозить вьетнамцев, я не понял. Потом, уже в станице Червленной, меня еще раз побаловали «вьетнамской экзотикой». На другом берегу Терека от Червленной лежит кумыкское селение Виноградное, и там какой-то объект делали вьетнамцы. Местные мальчишки-кумыки ловили активно расплодившуюся этим летом саранчу и продавали насекомых вьетнамцам по 100 рублей за пакет…

Осмотрев последние наурские достопримечательности, едем к атаману домой. По пути мы хотели купить шашлыка, но выяснилось, что все кафе закрылись по причине начала мусульманского поста Рамадан. Специальные люди обходили все кафе и напоминали владельцам, что по распоряжению администрации республики в Рамадан кафе днем работать не должны. Около дома Анатолия Черкашина, в домашней чеченской пекарне (она работала) покупаем хлеб. Дом атамана, как и все другие, тщательно выкрашен и окружен новым забором. После домашнего обеда нам предстояла поездка в Грозный (там у атамана были дела), а затем в станицу Червленную. За обедом жена Анатолия Михайловича, рассказал, что у их четырехлетнего внука недавно обрисовалась в детсаде проблема. Группу, в которой он был единственным маленьким казаком, чеченская воспитательница обучала намазу. Вскоре чеченские дети начали правильно молиться и выполнять предписанные перед едой мусульманам молитвенные движения ладонями перед лицом. Православный казачок не знал, по началу, что делать ему, но вскоре все, что нужно узнал и выучил. Теперь во время детсадовских мусульманских молитв он стоя читает «Отче наш», а перед едой крестится.

Наш путь в Грозный лежал по старинной дороге идущей мимо бывших казачьих станиц. Это был знаменитый «Моздокский тракт» шедший на Кизляр, а далее в Астрахань.

В дороге в разговоре с атаманом Черкашиным я узнал, что в Наурской сейчас из примерно 7 000 жителей казаков осталось примерно 700 человек, т.е. 10%. В соседней, лежащей к западу станице Ищерской, из 3500 – 350, т.е.10%. Примерно так же в соседнем бывшем казачьем Шелковском районе. В райцентре ст. Шелковской и слившийся с ней Гребенской из 12 000 - 600, т.е.4%. В станице Червленной был наибольший процент. Там из примерено 10 000 жителей осталось 1200 казаков, т.е 12%. Но в большинстве других станиц обоих районов число казаков уже измеряются десятками из тысяч. Так в Наурском районе станица Николаевская из 4 000 (?) жителей имеет 30 казаков (« С нее все и начиналось. В Николаевской казаков начали выживать еще в восьмидесятые годы»), ст. Савельевская, - из более чем 4 000 жителей, – 37 казаков т.п. В Шелковском районе, помимо вышеупомянутых Червленной и Шелковской в большинстве станиц или живет по 20 – 30 казаков или, как в ближних к Дагестану северо-восточных станицах, типа Бороздиновской, их вообще остались единицы. В станице Щадринской сейчас, к примеру, около 30 казаков. Само собой разумеется, что везде из оставшихся большинство старики, казаков молодого и среднего возраста, в лучшем случае до трети от общего числа.

Походящая мимо бывших казачьих станиц дорога идет параллельно железной дороге. Между железной и шоссейной дорогами тянется открыто лежащая желтая труба газопровода. Постоянно вдоль дороги видны чеченские кладбища, у некоторых могил установлены высокие металлические мачты-пики: тут похоронены воины. Машин на шоссе не много, но с постоянной периодичностью в обоих направлениях идут военные колонны грузовиков. Как правило впереди идет БТР за ним «Уралы» с грузами и охраной. Многие «Уралы» бронированы.

Как я понял, только таким путем вглубь Чечни идет централизованное снабжение жизненно необходимыми материалами, в том числе и продуктами. Впрочем, фотографировать мне никто не мешал, и я сделал подборку движущихся военных колонн. Иногда вдоль трассы группами стояли магазинчики-ларьки. Возле некоторых жарили кур-гриль. На мой вопрос: «А как же Рамадан»?», Анатолий Черкашин ответил: «Жарят в расчет на проезжающих военных».

Вскоре мы достигли поворота на Грозный, переехали Терек. У придорожного ларька вдруг останавливаемся: Анатолий Черкашин увидел «голосующего» на трассе земляка: чеченца живущего в Наурской. Входим, здороваемся, атаман идет в ларек и приносит странные зеленые полулитровые бутылочки. В них находился напиток VERA DRINK, произведенный чеченским филиалом какой-то южнокорейской фирмы. Плотный напиток, консистенции жидкого киселя изготавливался из растения Алоэ и, как гласила надпись, поднимал силы и давал энергию. Никогда я, ни в Москве ни в других регионах этого напитка не встречал. Действительно тягучая жидкость, помимо того что была вкусна сама по себе, хорошо утолила жажду и подняла силы. Мелькнула мысль, что Рамзан Ахмадович Кадыров, если у него производят такие напитки, реально заботится об укреплении здоровья граждан своей республики. Но вот наша «Волга» взобралась по шоссе на вершину Сунженского хребта и пошла по серпантину вниз. Вскоре взору открылся вид на сверкающий город Грозный. Ехавший с нами чеченец-наурчанин, в Грозный ехать не захотел и вылез на объездной, решив далее «стопить» на свою историческую родину в Веденский район. Мы же вскоре въехали в Столицу Чеченской республики город Грозный.

Дорога к Грозному порадовала качеством. Следов недавней войны не было видно никаких. Мелькнул поворот на пригородную станицу Петропавловскую. «Есть ли еще здесь казаки?» - спросил я атамана Анатолия Черкашина. «Есть… Немного», - ответил Черкашин, но более точных цифр не назвал.

С лежащей перед Грозным возвышенности сам город просматривался плохо. Нагретый сорокоградусной жарой пыльный воздух порождал темное марево скрывавшее город. Только небоскребы Грозный-сити сюрреалистически возывшались из приземного серо-бурого облака.

По дороге Анатолий Черкашин рассказывал, что он предлагал казакам из других частей бывшего Терского войска отпраздновать 300-летие переселения гребенских казаков на левый берег Терека. Но его идею никто не поддержал.

Тут необходима краткая историческая справка. Грозный стоит на исконно казачьей земле. До 1711 года терские казаки жили в этих местах, в междуречье рек Сунжи и Терека, за Сунженским Хребтом. От этого хребта – «Гребня» - казаки именовались гребенскими. Из-за набегов и беспокойного соседства с горцами казаки в 1711 году переселились на левый берег Терека, где большинство из них жило до последнего двадцатилетия. А землю сунженско-терского междуречья сдавали чеченцам в аренду, пока в 1784 году генерал Текели не отдал эти земли чеченцам в полное пользование с правом строить аулы, в обмен же чеченцы обещали охранять левобережье Терека от набегов горных сородичей. Вскоре на правом берегу Терека появились многолюдные аулы, а число набегов утроилось. К 1817 году чеченские набеги полностью парализовали жизнь на русском казачьем берегу Терека и генерал Ермолов отдал приказ русским войскам переходить Терек и преследовать набеговые партии на чеченской территории, что ранее запрещалось. Первой жертвой стал лежавший напротив Шелковской аул Дади-юрт, жители которого укрыли убийцу и оказались его выдавать. Аул был взят штурмом, много жителей погибло, женщинам и детям русские разрешили из аула выйти, многие из них этим правом воспользовались, но многие и не воспользовались. С этих событий и началась Кавказская война. При Ермолове произошло возвращение русских на бывшими до 1711 года казачьи земли, в частности была заложена крепость Грозная.

Современный Грозный начался как-то внезапно. Сначала потянулись длинные строения складского типа, бензозаправки, а потом и жилые дома-особняки. И все, за исключение бензозаправок, как правило окружено капитальными заборами. Самые распространенные заборы, - порой тянущиеся на сотни метров – из крашенного или оцинкованного металлопрофиля. Жилые дома окружены или ими же, или ажурными решетками, закрепленными на выложенных из дорогого «итальянского» кирпича квадратных столбах. Воротам уделяется особое внимание. Они изготавливаются очень тщательно и богато украшаются.

Промелькнул автовокзал, окруженный решетчатым забором. У ворот вокзала построена кирпичная мини-мечеть, где каждый мусульманин может совершить намаз. На торце автовокзала, здание которого, похоже было еще советским, во всю стену был укреплен плакат с портретом Рамзана Кадырова и надписью: «Грозный центр мира».

Для начала мы с атаманом Анатолием Черкашиным решили просто проехаться по центру Грозного. Проехали к мечети имени Ахмата Кадырова. Хотели проехать на проспект имени Ахмата Кадырова, но он был закрыт для проезда по какой-то причине. Взамен мы прокатились по проспекту Путина. Дома на проспекте Путина походу нашего движения были явно старой, сталинской или хрущевской кирпично-капитальной постройки. Вся сторона улицы выглядела достаточно архаично, напоминала улицы других кавказских городов. Возможно проспект Путина - единственное место, где остался визуальный ряд старого довоенного Грозного. В целом же город выглядит как совершенно новый, свежепостроенный, порой ирреально-фантастический.

Проехав по проспекту Путина мы свернули к православному храму Архангела Михаила.

Храм, золоченые купола которого были видны издалека, находился за девятиэтажными, советского стиля, жилыми домами. Припарковав машину, идем к храму. Он окружен глухим бетонным забором. На заборе надписи баллончиком «Punk roсk», «Rock рулит». И в Чечне есть панки.

Подойдя к храму, стучим в железную калитку. Открывает милиционер-славянин с «Калашниковым» наизготовку. Прямо за калиткой стоит строительный вагончик. А перед сенью над входом в храм поставлена пляжного типа скамейка с пластиковым, на гнутых трубах, тентом. На нее, положив «Калаш» на колени, тут же уселся впустивший нас милиционер. Как я понял, он был командированным из центральной России. В самом храме была полная пустота. Вскоре появился сгорбленный старик-инвалид в очках с желтыми шаровидными линзами с немыслимым числом диоптрий. Этот русский человек живет при храме. Кладу у свечного ящика деньги, сам беру свечи, зажигаю от лампады и ставлю их перед иконами пустого гулкого храма.

Затем мы возвращаемся к машине. По дороге я заметил в торце девятиэтажки маленький продуктовый магазин. Оторвавшись от спутника, захожу. Чеченец-покупатель, проходя мимо, сказал мне, совершенно незнакомому человеку славянского облика: «Салам алейкум». Продавщица с косынкой на голове широко улыбнулась и протягивая мне бутылку минералки на чистом русском сказала: «На здоровье». Искреннее радушие незнакомых чеченцев подняло, несколько упавшее после посещения храма, настроение.

Далее мы проехали в глубину какого-то грозненского микрорайона. Внутри обычного, мало отличимого от среднемосковского двора окруженного типичными многоквартирными домами, располагалось некое учреждение, где у атамана Черкашина была назначена деловая встреча. Я внутрь конторы не пошел и остался сидеть в «Волге», через окно, наблюдая за ходом стройки какого-то сооружения в центре жилого двора. Из-за вздымаемой грузовиками пыли выходить из машины не хотелось. Примерно через полчаса вернулся Анатолий Черкашин с русской женщиной, работавшей в данном учреждении. Из разговора выяснилось, что она работает в фирме связанной с полиграфией и выпуском печатной продукции. Сама вернулась в Грозный пару лет назад и жизнью вполне довольна: «Все здесь нормально, к русским относятся хорошо, нас в городе сейчас около пяти тысяч». Женщина подарила мне набор открыток с видами Грозного.

Затем я решил побывать в музее Ахмада Хаджи Кадырова. Мы выехали на широкую площадь. На краю площади виднелось советское, пережившее обе войны большое прямоугольное здание Дома Печати. На нем перед Первой Чеченской войной висел огромный плакат с лозунгом «Русские не уезжайте, нам нужны рабы». Русский беженец, который рассказывал мне об этом 1996-ом, тогда горько усмехался: «Не поленились полотнище здоровенное сшить, буквы выписывать».

В центре площади стоит музей Ахмада Кадырова. Архитектурно здание повторяет музей Отечественной войны на Поклонной горе в Москве. Две полукруглые колоннады обхватывают памятник кавалеристу Герою Советского Союза Мовлиду Алероевичу Мусаитову.

За ним черная мраморная стела с потертом Ахмада Хаджи Кадырова.

Атаман в музей не пошел, я же покидаю «Волгу» и двигаюсь в музей один. При подходе к зданию музея слышны из скрытых динамиков записи речей Ахмада Кадырова. Перед входом в здание сидит традиционный охранник в серебристом камуфляже с «Калашниковым»» на коленях. Охранник приветливо и широко улыбнулся. Вход в музей платный, 50 рублей. Девушка-билетер опять таки, протягивая мне билет так же приветливо улыбнулась и сказала «Добро пожаловать». В этот раз чеченское радушие уже как-то не особо порадовало. Я себя почувствовал эстрадной звездой решившей проехаться в вагоне московского метро.

Сам музей состоит из двух кольцевых ярусов огражденных в центре балюстрадой. Войдя в здание, попадаешь сначала на верхний ярус, чтобы попасть на нижний надо спустится вниз по мраморной лестнице. В Центре здания – высокий купол, под ним висит огромная люстра, весом, наверное, под тонну. Все внутреннее пространство отделано разными видами полированного камня. Людей в музее почти не было только молодые чеченские парень и девушка прохаживались вдалеке. Музейная экспозиция в основном состояла из художественных полотен, довольно высокого художественного уровня. По стилю и сюжетам картины были самыми разными: импрессионистского типа пейзажи соседствовали с портретами супрематистского стиля. В нижнем ярусе, в противоположной от входа части лентами был огражден воссозданный рабочий кабинет Ахмада Кадырова с портретом Путина на стене. В другом дальнем условном «углу» запомнилась висящая под стеклом синяя мантия профессора Современного гуманитарного университета. Под одеянием лежал коробочка с непонятным орденом врученным Ахмаду Хаджи Кадырову при присвоении звания профессора Современного гуманитарного университета.

Довольно примечательными были висящие помимо картин стенды с тематическими фотоматериалами. Один был посвящен Великой Отечественной войне. Там были фотографии чеченцев - участников войны. Вверху щита была репродукция картины Петра Кривоногова «Советская конница в боях под Москвой в 1941 году». На этой картине красноармейцы-казаки на конях с шашками атаковали по снегу фашистскую пехоту. В чеченском музее картина с казаками смотрелась скажем так… несколько странновато. Особенно с учетом реального героического боевого пути чеченской 114-й кавкадивизии.

Но более интересен был другой щит с большой надписью «Трагедия чеченского народа». На нем были размещены разные фотографии периода чеченских войн. В верхнем левом углу было фото вооруженных людей сидящих на БТРе с надписью красной краской по его борту «Нохч». Я так понял, что это БТР, отбитый у российских войск, а бородатые люди на нем - те, кто с российскими войсками воевал. Была там еще и фотография подобных вооруженных людей, совершающих намаз прямо на разбитой улице Грозного.

В музее я целенаправленно искал картину «Добро пожаловать в ад», о которой ранее читал в интернете.

Этой картины я не нашел. Но нашел другие.

Картина «Гибель аула Дади-Юрт» изображала чеченцев: мужчин, женщин и даже детей с кинжалами в руках, гибнущих под штыками русских солдат в киверах. Рядом с этой картиной висела бронзовая табличка информирующая, что картина «Гибель аула Дади-юрт» подарена художником лично Рамзану Ахмадовичу Кадырову.

Рядом с этой висела и другая картина «Гибель девушек из аула Дади-юрт». На ней пленные чеченские девушки которых русские солдаты ,вели над бурным потоком по узкому мосту через ущелье, бросались с этого моста в пропасть.

Где могла взяться пропасть и узкий мост, непонятно, с учетом того что исторический Дади-юрт находился напротив станицы Шелковской, на равнинном берегу очень широкого в этом месте Терека.

Было много картин посвященных Кавказской войне, портрет Шамиля, сцены битв с «колонизаторами» и другие. Но особенно запомнилась картина «Байсангура везут на казнь». На картине был изображен однорукий горец с пронзительным взглядом, его на телеге везли к виселице. Это был Байсангнур Беноевский – наиб Шамиля не прекративший сопротивление России даже после пленения имама. Вся жизнь Байсангура прошла под лозунгом «смерть русским». Он потерял ногу и глаз, он этот лозунг в жизнь очень успешно воплощал. И его заветы не пропали даром, и в нынешнее время у изображенного на картине национального героя последователей было предостаточно.

Созерцание исторических картин настроило меня на глубокие философские размышления о многовековом русско-чеченском культурном диалоге (1.) Больше смотреть ничего уже не хотелось.

Выйдя из музейных прохлады и полумрака, окунаюсь в слепящее солнце и сорокоградусную жару. Атаман Черкашин терпеливо, как недавно я его, ждал меня в «Волге».

Но подходило время покидать чеченскую столицу. На прощанье решаем посмотреть еще одну достопримечательность Грозного – «глобус Чечни». Едем туда, я делаю несколько фотографий. Около нашей машины перешли дорогу две девушки в хиджабах. Вдалеке за глобусом видно в дрожащем жарком мареве множество строений окруженных белой стеной. «Там Ханкала. Главная база российских войск», - поясняет Анатолий Черкашин. Впоследствии в Махачкале мне довелось разговаривать с дагестанцем, военным-контрактником, служащим в Ханкале. Он сказал, что «жизнь в Ханкеле, как на «зоне», за забор с территории базы военные в одиночку не выходят, иначе «можешь и не вернуться».

От глобуса мы едем к выезду из города, но решаем заехать к зданию уже знакомого автовокзала и сфотографировать его. Подъезжаем, въезжаем через узкие ворота на территорию, я начинаю фотографировать. Вскоре прибегает чеченец в штатской одежде и очень вежливо и корректно, даже с некоторой застенчивостью спрашивает, зачем мы делаем съемку. Показываем документы, он извиняется и приглашает в здание выпить с ним чаю. Я извиняюсь в ответ и благодарю за приглашение. Весь диалог был очень дружеским и оставил теплое впечатление.

Страшно было представить, как повели бы себя в подобной ситуации охранники, а особенно милиционеры из России или других кавказских республик. В августе 2004 года за фотографию центральной площади города Прохладного в КБР тамошние «правоохранители» меня привезли в отдел, где всячески оскорбляли и издевались (за малым не избили), откатали отпечатки пальцев, фотографировали с фанерной биркой на шее. Второе, дай Бог последнее, подобное журналистское приключение, было совсем недавно в КЧР.

Там хоть без фанерных бирок обошлось.

Город Грозный мы благополучно покинули, Далее наш путь лежал в неофициальную столицу Терского казачества Червленную.


Примечания

1. Пользуясь случаем, отсылаю читателей к своей научной статье: «Вечный враг». Образ России в чеченском самосознании». Журнал «Вопросы национализма» №3, М.2010.

Выехав из Грозного, я с атаманом реестрового Терско-Сунженского Окружного Казачьего Общества Анатолием Черкашиным вновь переехал Терек, и вскоре мы въезжали в древнюю станицу гребенских казаков Червленую.

Станица Червленая – неофициальная столица гребенского казачества, самой древней части казачества терского. Она одна из самых древних, основанная в 1711 году после переселения гребенских казаков с правого берега Терека на левый. По историческим источникам Червленая – прямая наследница более древней станицы существовавшей с 16 века до 1711 года на правом берегу «Терека-Горыныча». Она же, по легендам название получила от еще более древнего поселения «Червленый Яр» в Рязанском княжестве, откуда «рязанские казаки» в начале 16 века переселились на Терек. Еще Червленная знаменита тем, что именно в ней Лермонтов записал и потом обработал реальную казачью колыбельную песню с часто ныне цитируемыми словами про «злого чечена ползущего на берег».

В настоящее время Червленая одна из немногих станиц терского левобережья где сохранилась значительная часть казачьего населения, - 12 %, это самый большой показатель.

При въезде в Червленную бросилось в глаза, что в отличии от станицы Наурской, где я побывал ранее, что в станице сохранились казачьи дома, почти не изменившиеся со времен Лермонтова. О станичном казачьем прошлом в отличии от той же Наурской, напоминало очень многое, обнаружился даже хозяйственный магазин с названием «Казачка». Однако путешествие по улицам Червленной было недолгим, и вскоре Анатолий Черкашин передал меня «с рук на руки» станичному реестровому атаману Вадиму Митрошкину.

Вадим Митрошкин – сравнительно молодой человек, «слегка за тридцать», коренной червленский казак. Приняв меня по «эстафете» он сначала завез мои вещи к себе домой, потом, посадив меня в свой старенький «жигуль» повез меня на осмотр достопримечательностей. Времени у нас было мало: всего около часа, поскольку Вадим должен был вернуться домой и принять участие в подготовке дня рожденья сына, которому в этот день исполнялось четыре года.

Но кое-что заезжему столичному гостю он показать все же посчитал обязательным. Прежде всего реку Терек. Сначала мы проехали по узким, патриархально-пасторальным окраинным улицам Червленой. Сказачьими домами и покосившимися заборами, промелькнул даже экзотический плетень. Как сказал червленский атаман, все ждут, что 2012 в Чеченской республике объявят «годом шелковского района» и на заборы и косметический ремонт домов жителям дадут деньги из республиканского района.

Пока мы ехали станичные улицы были пустынны, людей не было, лишь встретился один прохожий в мусульманской тюбетейке и с монголоидными чертами лица. «Ногаец, - пояснил Вадим, - их у нас живет довольно много».

У одного из домов в узком переулке, почти перегораживая его, стоял комбайн «Дон». На мой вопрос кто хозяин комбайна: казак или чеченец, Митрошкин ответил, что не знает, но, скорее всего чеченец. Казаки, по его словам, в сельском хозяйстве работают мало, в основном их сфера занятости «интеллектуальный» труд: обслуживание идущего рядом со станицей газопровода, электросети и т.п.

При выезде на край станицы перед нами предстал вид десятков недавно построенных и только строящихся домов. Чеченцы из глубинных районов республики активно выселяются на левый берег Терека, где получают участки под строительство и строят дома.

Строят дома очень быстро, традиционным «турлучным» методом. Сначала на ровном месте заливается неглубокий фундамент с деревянными опорными столбами на внутренней части. Иногда их ставят и без внешнего фундамента. На эти столбы набивается деревянный каркас дома, кладутся стропила, потом на «скелет» набиваются крест-накрест деревянные рейки или ли горбыль, образуя решетчатую «стену». Деле на эту решетку - накидывается толстым слоем глина и создается уже полноценная стена, затем накрывается крыша, стелятся полы ставятся двери и окна: дом готов к вселению. В самом конце на залитый заранее фундамент кладется тонкая, «в полкирпича», облицовка и тогда дом выглядит как цельнокирпичный. По словам Митрошкина такие дома можно строить прямо из земли: глину берут тут же возле дома, яма идет под подвал. Минимальный срок строительства – три-четыре месяца.

Так на окраине Червленной уже выросли десятки чеченских домов, к ним тут же ведется водопровод и газ.

Проехав по кварталу новостроек, мы выехали на старую грунтовку, идущую среди одичавших кустов винограда. «Это погибшие виноградники, - пояснил Митрошкин, - их загубили после антиалкогольного указа Горбачева в 1986 году. Бросили ухаживать за ними, другие культуры тут расти не могут, виноград одичал и выродился».

За виноградниками началась полоса растущего по берегу Терека леса, в который, как в зеленый тоннель уходила узкая дорога. Из «тоннеля» вдруг вышел рыболов с удочками, и посторонившись пропустил нашу машину. Рыболов был явным славянином.

Лес, который скорее был лесополосой, был довольно узким, дорога вскоре вывела нас к небольшой поляне, одним краем обрывавшейся небольшим обрывом в Терек, - священную казачью реку, - «Терек-Горыныч», воспетый в легендах, былинах, не говоря уже о русской классике.

Гребенские казаки вместе с поморами Русского Севера были единственными частями русского народа, которые сохранили в своем фолклере домонгольский былинный пласт, порой с поздними добавлениями. В гребенских былинах зачастую Илья Муромец гулял по «Тереку-Горынычу» или плавал на «корабличеке» по «Морю Хвалынскому». Но кому это сейчас интересно? Изучавшая терский фолклер ученый-филолог Екатерина Белецкая, грозненская беженка, ныне преподает студентам факультета физкультуры Тверского госуниверситета.

Полюбовавшись видами Терека, возвращаемся по узкой дороге к станице. Следующий пункт посещения – станичное кладбище. Перед его воротами бревенчатая маленькая часовня. Ее построили военные в находившейся вблизи Червленой военной части. Часть вывели и часовню отдали местным жителям и перенесли к православному кладбищу. Своей церкви в Червленой нет, часовня выполняет ее роль: приезжает священник о. Амвросий из станицы Наурской и служит службы.

Вадим открыл часовню и показал ее внутреннее убранство. Бумажные иконы, кассетный магнитофон, вентилятор на стойке. «Как-то часовню взломали, тут и мечети бывает взламывают. Но в отличии от мечетей у нас взять нечего. Унесли вентилятор. Мы обратились к чеченским старейшинам, «взломщиков», - местных подростков, - нашли быстро. Вентилятор вернули, перед нами извинились», - рассказывал Вадим запирая часовню на висячий замок.

Огороженный железным свежеокрашенным забором христианский погост был чист и ухожен. Как говорил Вадим, в Червленой исторически жили казаки-староверы, но сейчас уже отличий от официального православия нет, все стерлось: «Хорошо хоть сейчас священник хороший в Наурской, ездит к нам, окормляет. А то никому мы не были нужны, умирающего, если приспичило, для соборования хоть в Кизляр вези за сотню километров».

Зайдя на кладбище мы, в первую очередь, пошли к могиле расстрелянного в 2003 году атамана Червленной Михаил Сенчикова.

Идти к могиле было страшновато. На русских кладбищах в Чечне и Ингушетии ставят мины. Вспоминалась жуткая фотографии виденная когда-то в газете «Терский казак»: саперы с миноискателями проверяют русское кладбище пред «Родительским днем». Но в Червленной обошлось, посетив могилу Сенчикова, мы с Вадимом пошли на старую часть кладбища, где лежат терские казаки прежних эпох.

Старинные могильные памятники напоминали о великом прошлом станицы, некоторые из них имели форму высеченного из камня гроба в натуральную величину, покрывающего всю могилу. По словам Вадима, некоторые такие памятники приведены с правого берега Терека при переселении казаков в 1711 году. Этому можно поверить при взгляде на «гроб» полностью от времени ушедший в землю. К сожалению покрытые мхом надписи на нем прочесть было трудно. Но недалеко был более поздний памятник, на котором читалось имя есаула Федюшкина, умершего или погибшего еще во времена войн с Шамилем. «Был у нас один историк-краевед, в архивах собирал сведения о казачьих родах, о истории Червленой, - рассказывал мне над могилой казачьего офицера атаман Вадим, - хотел он книгу написать, но не успел – умер в начале двухтысячных. А потом к его дочери приехал какой-то чеченец, сказал, что сам историк, материалы обработает и книгу издаст. Дочка ему все архивы и отдала. Он ей денег дал: две тысячи пятьсот рублей… После чего и архивы и покупатель исчезли бесследно». «Так может это специально было сделано, чтобы казачий период истории Чевленной предать забвению?» - спросил я. Атаман на мой вопрос не ответил, лишь усмехнулся…

К сожалению нас, сильно поджимало время: моего спутника давно ждали. На обратной дороге зашла речь о сохранении казачьей культуры. Уникальные песенные традиции гребенских казаков еще немного сохранились, но носителями их остаются только старики, а вернее старухи. В той же Червленой есть казачий хор, сохраняющий казачье песенное наследие. Хор достаточно известен среди фолклеристов, его приглашают на различные фестивали. Как-то узнав, что червленскому хору не на чем ехать на выступление, Рамзан Кадыров подарил коллективу микроавтобус «Газель».

Но преклонный возраст участниц постепенно, по понятным причинам, ведет коллектив к угасанию. Передать же свое песенное наследие некому: молодежи почти не осталось. Самое грустное, что, как я понял со слов червленского атамана, нет даже качественных видеозаписей выступлений уникального коллектива.

Затронули мы и вопрос совместного проживания русских и чеченцев. В Червленой в девяностые годы были массовые убийства казаков, убивали даже детей. О «страшных девяностых» Вадим говорить не стал, лишь сказал, что он в конце 90-х был вынужден уехать, жил на Кубани, на Таманском полуострове, но прижиться там не смог и вернулся. Сейчас же, по его словам «…все прошло, сейчас отношения между казаками и чеченцами хорошие, у меня много друзей чеченцев, которые за меня всегда заступятся. Вообще

из всех кавказских народов мне легче всего жить с чеченцами, - на этом месте он задумался и после паузы добавил, – по крайней мере, я знаю чего от них ждать».

За разговорами мы быстро проехали к дому Вадима. Его там уже ждали. К сожалению дефицит времени не позволил посмотреть мемориальный «домик Лермонтова» где он писал «Казачью колыбельную», не удалось посмотреть и центр станицы. Но я об этом сильно не жалел, слишком много было увидено всего за один день: Наурская, Грозный, Червленая.

Вадим по приезду включился в подготовку праздника, меня же посадил за компьютер, где я мог посмотреть видеоматериалы об этнографической экспедиции питерского казачьего ансамбля «Братина». К сожалению, интернета у атамана не было: с этим, по его словам в Червленой проблемы. Но компьютер был современным и достаточно мощным, в старинном, но тщательно отремонтированном доме Вадима был и хороший кондиционер, что после сорокоградусной жары было большим благом.

Вскоре меня позвали за стол. Он был накрыт во дворе, под «навесом» из растущего в качестве огромного тента винограда. Стол был весьма большим, когда же подошли и уселись все гости – то оказалось всего праздновать будут более тридцати человек. «Так у нас принято, и это еще маленький праздник. У нас и по пятьдесят и по семьдесят человек собирается», - пояснил хозяин дома.

С одного края стола сели дети во главе с именинником, ребятки были разновозрастные: дети друзей, родственников, девятилетняя старшая сестра «героя торжества». За ними в центре стола сели родители и их друзья, у другого края стола сели старики, рядом с которыми сел и я. Среди гостей был живущий в Киргизии чеченец, приехавший к родственникам в гости. Далее все пошло как обычно на детских праздниках: торт со свечами, и.д. Люди алкоголя пили очень мало, никакой «разгульности» не было. Старики рассказывали о прежней жизни, о традиционных занятиях казаков: виноделии, рыболовстве, жизни давно почившего колхоза. Коснулись темы охоты: в притеречных плавнях в последние годы развелось много кабанов, на них многие, в том числе и чеченцы, охотятся. При этом они мясо не едят, а продают казакам на базаре: «Еще недавно по 50 рублей, а теперь по 80. Говорят, что кабанов меньше стало, чума свиней какая-то». О страшных событиях последних двадцати лет разговор не вели, люди тщательно обходили эту тему, да и я старался ее не затрагивать, в конце концов, люди пришли на праздник…

Посиделки затянулись далеко за полночь. Постепенно люди расходились, уводя зевающих детей, Я отметил, что уходили они с детьми в темные станичные переулки совершенно спокойно, без всякой опаски. В разговорах и поведении всех людей я не видел даже тени страха или тревожности. Все были абсолютно спокойны, и уверенно говорили о ситуации безопасности в станице: «Ходи хоть ночь, хоть полночь – никто теперь тебя не тронет».

Последние взрослые еще долго стояли на улице рядом с уличным фонарем, разговаривая на разные темы. Но и они потихоньку разошлись. Одной старой женщине с больными ногами по «мобильнику» вызвали стоящее 100 рублей местное такси, которое ее увезло домой. Хозяин дома атаман Вадим еще долго сидел во дворе за столом, беседуя со своим старым другом, живущим ныне в Белгороде и приехавшим в отпуск на родину.

Жена Вадима, убирая стол, лично мне рассказывала, что ее у детей проблем в общении с чеченскими сверстниками нет, в школе чеченские родители даже рады если в классе есть русский ребенок. А когда старшая девятилетняя дочь легла в больницу, то ее направили в новый современный больничный комплекс в Грозный, так там девочке с матерью дали сразу отельную палату и относились с особенным вниманием и заботой: « И не только врачи, а даже уборщицы или раздатчицы в столовой старались нам что-нибудь хорошее сделать или просто сказать. Потому что мы русские. Теперь о русских все заботятся».

Наутро я покинул гостеприимную семью Митрошкиных и поехал в станицу Шелковскую –райцентр одноименного района, а оттуда не задерживаясь, выехал в Дагестан. Так закончилось мое посещение казачьих районов Чечни.

Однако окончив собственно путевые очерки, я вынужден буду некоторые наблюдения, зарисовки и аналитически размышления отразить в следующей заключительной статье.