Институт наемничества в Черноморском казачьем войске

Черноморское казачье войско формировалось в годы русско-турецкой войны 1787-1791 гг. из бывших запорожцев и "охотников из свободных людей". Восприняв в определенной степени казачий уряд Запорожской Сечи, новое войско продолжило и развило практику найма казаков на службу.

Наемничество - замена личной службы поставкой одетого и вооруженного за счет хозяина наемника - одно из самых интересных и в то же время малоизвестных явлений социальной жизни российского казачества. В интересующий нас период наемничество не только соответствовало нормам, обычаям и традициям, сложившимся в казачьей среде, но и представляло уже вполне оформившийся легальный социальный институт, достаточно четко регламентирующий многие аспекты этого явления.

Целью настоящего исследования является попытка выявить причины наемничества, формы его проявления и степень распространенности.

Дореволюционные кубанские историки по вполне понятным причинам оставили наемничество без внимания. Лишь Ф.А. Щербина, да и то вскользь, коснулся этой темы. "... Состоятельные казаки, - писал он, - взамен себя посылали на кордонную службу нанятых ими батраков, не принадлежавших к составу казачьего войска…. С введением полкового устройства батраков уже нельзя было посылать на службу.… Наемных батраков стали заменять наемными товарищами казаками" [1, 121].

Попытка Ф.А. Щербины представить первоначальный состав наемников только батраками не соответствует истине. Видимо, он сознательно закрыл глаза на десятки документов, свидетельствующих об обратном. Из советских историков проблему наемничества в контексте своей основной работы изучали В.А. Голобуцкий и М.В. Покровский. В.А. Голобуцкий собрал огромный статистический материал о наемниках в период русско-турецкой войны 1787-1791 гг. [ 2 ]. Он высмеял и с фактами в руках опроверг "идиллию казачьего братства и равенства" Ф.А. Щербины.

Исследователь осветил экономическую и правовую стороны взаимоотношений хозяина, наемника и войскового начальства и сделал вывод об экономической зависимости основной массы боевого состава черноморского казачества.

М.В.Покровский отметил, что наемничество достигло на Кубани пышного расцвета. "Выставление вместо себя на пограничную службу наймитов, - писал он, - прочно вошло в быт Черноморского войска как официально признанное внутривойсковое установление, которое имело ряд неписанных правил" [3, 83]. Автор отметил такую характерную черту кубанского наемничества, как посылка на кордон подростков, не представлявших большой ценности в хозяйстве. Необязательность личной военной службы, по словам М.В. Покровского, привлекала в Черноморское войско самые различные социальные элементы.

Оба автора видят причины наемничества в социально-экономических факторах. Нисколько не отрицая их значения, мы склонны считать, что это только одна сторона медали, и не учитывая вторую, мы обедняем и искажаем картину.

Как нам кажется, важно понять тот социально-психологический контекст, в котором возникло и расцвело наемничество. Дело в том, что казачьи войска, прочно занявшие свою нишу в военной структуре Российской империи, представляли собой совершенно иное качественное состояние, нежели "вольные" казачьи сообщества более раннего периода (факты наемничества несомненно имели место и на ранних этапах казачьей истории, мы же ведем речь об эпохе вполне сформировавшейся системы). На смену эпизодическим, порою спонтанным набегам (как основной форме ведения военных действий) и периодическим разведывательным акциям пришла жестко регламентированная система постоянной военной службы.

В указанный период воинская служба рассматривается не как нечто имманентно присущее казаку и даже не как почетная обязанность и священный долг, а как тяжелая повинность, бремя, как плата за состояние в воинском звании. Именно из такого понимания службы и вытекают многочисленные и постоянные попытки от нее уклониться. Социальное и материальное положение казака является в данном случае вторичным фактором, это механизм, инструмент, с помощью которого и реализуется специфическое отношение казака к службе. Главенствующую роль играет социально-психологический стереотип, сформировавшийся во вполне определенных исторических условиях.

Существовало две возможности избежать воинской повинности: нелегальная и легальная. Последнюю и представляло наемничество. Но чтобы яснее понять психологический климат в Черноморском войске и более убедительно обосновать наш тезис о его приоритетности в институте наемничества, дадим краткую характеристику незаконных способов. Их было три основных: прямой отказ от службы, уклонение от нее и дезертирство.

Так, в декабре 1798 г. Григорьевское окружное правление рапортовало в Войсковое правительство, что жители селения Незамаевского, не повинуясь сельскому и куренному атаманам, "отказываются от нарядов на службу" [4, л. 292]. Войсковой есаул М. Гулик в рапорте атаману Котляревскому от 6 октября 1797 г. докладывал, что куренные атаманы при наряде на службу "имеют крайние хлопоты и грубиянства" [5, 429].

Процент дезертирства казаков подсчитать довольно сложно. Но, судя по всему, он был ниже, чем в регулярной армии. Правда, в определенные периоды дезертирство достигало значительных размеров. В упомянутом выше рапорте войсковой есаул писал: "Казаки из кордонов, оставляя порученные бекеты чинят побеги, составляя ...пустую огласку, что будто-бы черкесами захвачены".

Уклонение от службы долгое время носило массовый характер. Сошлемся на историков черноморского казачества. П.П. Короленко отмечал: "...вербовали в службу обыкновенно тех, кто был под рукой, ибо многие черноморцы, скрываясь в ватагах по рыбным заводам, или в степях за отарами и табунами, вовсе не служили" [6, 81]. Ф.А. Щербина по этому поводу писал: "Население неохотно несло службу, как непосильное бремя, и часть казаков или не вовремя являлась в полки, игнорируя службу, или просто убегала от нее" [7, 125].

Уже в июле 1794 г. Войсковое правительство было вынуждено издать указ о старшинах и казаках, "забывших долг службы и оставивших всю воинскую исправность" [8, л. 30]. В 1798 г. пришлось даже учредить особых смотрителей для розыска казаков, которые "со времени прибытия войска не отправлявши службы, при вспросе утаивают свои имена, да и которого они куреня по истине не объявляют, а показываются подложными" (9, л. 52).

Все эти меры приносили лишь временные результаты. Архивные дела 20-х гг. XIX в. просто завалены рапортами "о неявившихся и неизвестно где скрывающихся казаках".

К примеру, в 1823 г. на сбор, назначенный генерал-майором Власовым, не явилось больше половины казаков [10, л. 63]. Начальство даже не знало, как наказать такое огромное количество людей. Командующий войсками в Грузии генерал Вельяминов приказал вместо наказания взыскать денежный штраф в пользу переселенцев в Черноморье.

Особой разновидностью уклонения от службы был уход за пределы войсковой территории. Часть черноморцев перешла на земли войска Донского, часть вернулась на прежние места жительства (числясь при этом казаками), а часть просто разбрелась. 23 июля 1798 г. вышел специальный сенатский указ о черноморских казаках, "...которые не находясь при своем месте и отбывая от службы, шатаются праздно по разным местам" [11].

И, наконец, укажем, что направление на внеочередную и дополнительную службу считалось в Черномории самым распространенным и тяжелым наказанием для офицеров.

В легальной форме уклонения от службы - наемничестве - можно выделить две разновидности: прямую (когда человек сам выставлял вместо себя наемника) и скрытую (отсрочка от службы с помощью различных приемов, в результате чего на службу вне очереди властями посылался другой человек).

Рассмотрим основные этапы эволюции наемничества в Черноморском войске. В описях периода русско-турецкой войны 1787-1791 гг. часто встречаются уточнения: кто отправляет службу лично и кто нанял вместо себя другого. По данным В.А. Голобуцкого, в 1789 г. общее количество наемников к общему количеству служащих за себя составляло около 18% [2, 155]. В 1790 г. из 10 казачьих селений было выставлено около 50% наемников к числу служащих за себя [2, 156].

Интересное свидетельство о периоде войны оставил атаман Т. Котляревский. По его словам, казаки, нанимавшие на службу вместо себя других, "записывали их при полках по своему обыкновению под своими именами и прозваниями" [5, 438]. Через некоторое время наемники, как правило, бежали и хозяева приходили получать за них жалованье. Спустя некоторое время часть бежавших возвращалась и пыталась получить причитающиеся им деньги, но ничего не могла добиться, так как они нигде не числились, да и деньги уже были розданы.

В годы войны встречалось сочетание личной службы с одновременной поставкой нескольких наемников. Объяснялась эта щедрость очень просто. По указу Г.А. Потемкина от 15 марта 1788 г. чины разрешалось давать только тем лицам, кто явится на службу конным", приведя с собой и по нескольку товарищей на службу" [2, 136]. В августе 1788 г. З. Чепега сообщил князю, что в его конной команде состоит более 100 человек "чиновников" и каждый имеет на собственных лошадях по 5-6 "товарищей" [12, 53]. Таким образом, примерно 85% черноморской конницы в этот период составляли наемники и работники, служившие на хозяйских лошадях.

Практика наемничества продолжалась даже во время переселения Черноморского войска на Кубань. Так, в марте 1793 г., когда отряд атамана З. Чепеги еще зимовал на Ейской косе, казак Шкуринского куреня Сидор Микасенко нанял служить вместо себя "вольного человека Петра Кравца сроком на один год за 12 рублей" [13, л. 170].

Как уже говорилось, на Кубани наемничество получило еще более широкое распространение. По словам В.А. Голобуцкого, у черноморского кордона "царил ажиотаж купли-продажи военных услуг" [2, 161]. Начались нарушения неписаных норм наемничества: несколько человек посылали от себя одного наемника, в большинстве случаев неспособного к службе. В сентябре 1793 г. атаман З. Чепега специальным ордером попытался запретить хозяевам "соединяться вместе на одного казака" [12, 687]. Он приказывал "нарядить от каждого хозяина казака не престарелого, но и не малолетнего или искалеченного, а самых здоровых и надежных".

В черноморских селениях сложилась парадоксальная обстановка: казаки, пославшие вместо себя наемника, преспокойно жили в своих домах, а когда на них пытались возложить "общественные тягости", заявляли, что они находятся на службе. Такая ситуация стала предметом разбирательства Войскового правительства. 15 марта 1794 г. оно приказало: "Как служащих лично, так и ныне содержащих от себя на войсковой службе казаков ... не употреблять ни в какие тягости, кроме чрезвычайной воинской экстры” [13, л. 248).

О размахе наемничества и о его последствиях для обороноспособности границы можно судить по словам войскового атамана Т.Котляревского. "На границу поставлено казаков только тысячу пятьсот человек, - писал он в1798г.,-да и то почти все наемные, нездоровые и малолетние... к войсковому делу не привыкшие, которые, не повинуясь кордонным старшинам и не имея у себя исправных воинских зброй, а конные - добрых лошадей, всегда бывают показанным хищникам (адыгам -Б.Ф.) смешным игралищем в жертву" [14, 286]. Любопытно, что наемников отправляли не только на границу, но и в другие виды воинской службы.

В том же 1798 г. часть казаков, назначенных в караул при комиссии, учрежденной в Суздальском мушкетерском полку (для разбирательства дел участников Персидского бунта), выставила вместо себя наемников [15, л. 27].

Не менее интересен и следующий факт: некий хорунжий (фамилия неразборчива) преспокойно жил до 1800 г. в Херсонском уезде в местечке Береславль, а ежегодно поставлял на службу конного казака [16, л. 124]. Впрочем, еще сам светлейший князь Г.А. Потемкин, числясь казаком Кущевского куреня, выставлял вместо себя наемника.

Приведем некоторые количественные данные о масштабах наемничества в конце XVIII - начале XIX века. В 1799 г. из 54 казаков, поступивших на службу в Тамань, 21 человек выставил вместо себя наемника [17, л. 36-43]. В 1800 г. число наемников по гребной флотилии составляло примерно 20%. На отдельных лодках процент был еще выше. Так, на лодке N 20 из 11 человек экипажа 4 служили за хозяина [17, л. 84]. Но еще больше потрясают ведомости пограничных кордонов. На 1 января 1800 г. в кордонах 3-й части из 30 посланных на службу конных казаков Щербиновского куреня 21 служили за хозяина, из 61 пешего - 29 за хозяина. Деревянковский курень выслал на границу 15 конных казаков, 13 из них наемники. Из 20 пеших казаков 6 служили за хозяина [17, л.60]. Таким образом, наемники среди пеших казаков составляли примерно от 25 до 50%, а среди конных их число было просто подавляющим.

Архивные данные вполне согласуются с мнением генерала И.И. Михельсона. В 1802 г. в записке о войске Черноморском он писал: "На конях служат по большей части и обыкновенно зажиточные хозяева, кои лошадей имеют, или нанимаемые от них" [18, 51].

В конце XVIII в. злоупотребления при нарядах на службу достигли такого размаха, что заставили Войсковое правительство провести "выборы хороших куренных атаманов....которые при нарядах на службу ко взяткам не были склонны, а делали оной по справедливости, не корыстолюбиво, без закрытия....тех кои от службы подарками и деньгами отделываются" [4, л. 287].

Подобную ситуацию наглядно иллюстрирует прошение общества куреня Васюринского от 25 ноября 1798 г. [19, л. 166]. Люди жаловались на произвол атамана, за взятки "защищавшего казаков от службы". Перечислялись фамилии взяткодателей. Часть из них откупилась от службы, дав атаману по полпуда икры и две севрюги, Осип Гладкий дал 27 руб., казак Велигура - синюю свиту и пояс. Казаку Василию Яцюку атаман "вместо службы препоручил шинок", за что взял 20 рублей.

Хотя в данном случае договор найма непосредственно не заключался, мы относим это явление к скрытой форме наемничества. Дело в том, что куренной атаман должен был выполнить наряд на службу, поставив определенное количество людей. Освободив от службы одних казаков, он на их место высылал других. Последние, таким образом, оказывались опосредованно в роли наемников, только плату за свою службу получали не они. Социальная и материальная незащищенность этих людей делала их жертвой произвола, порой они несли службу по несколько лет подряд.

Так, к маю 1801 г 85 казаков куреня Березанского отслужили беспрерывно три срока, в то время как по куренным спискам годных к службе числилось 288 человек [20, л.80]. Следовательно, две трети казаков строевого состава откупились от службы и спокойно занимались своим хозяйством. В 1800 г. начальник 3-й части пограничного караула докладывал атаману Ф.Я.Бурсаку, что хотя куренные атаманы и присылают "перемены" казаков, "но и то самых беднейших, ни имеющих ни малейше как обуви и эдежи, так и для пропитания себя провианта....каковые служа за себя года по два и более, претерпевают крайнюю бедственность, не получая и ныне перемены" [21, л. 32]. Можно смело утверждать, что меры, предпринятые войсковым руководством в 1797-98 гг. для наведения порядка при нарядах на службу, не дали никакого эффекта. Это подтверждают и материалы последующих лет. В мае 1801 г. генерал-лейтенант Кираев сообщал о "неединождых" злоупотреблениях при нарядах на службу. "Иные служат без перемен весьма долго, - писал он, - другие мало, а иные и никакой службы не несут" [20, л. 62].

В 1820 г. Войсковая канцелярия докладывала атаману, что куренные атаманы «из пристрастия оставляют казаков хороших, здоровых и имущественных, а наряжают совершенно малолетних и бедных..." [22, л. 263]. В 1823 г. генерал-майор Власов отметил, что в полки отданы те, которые должны быть на льготе еще два года, "а достаточных отцов дети.... ограждаются своим состоянием" [23, л. 415].

Генерал-майор Вельяминов так оценивал положение в Черноморском войске: "На службу высылаются люди беднейшие, богатые же откупаются... Полковые командиры за плату отпускают казаков с постов в отпуск, а на службе остаются лишь худшие, либо самые несостоятельные..."[18, 52].

Второй разновидностью скрытой формы наемничества можно считать практику предоставления неимущим казакам оружия, одежды, а чаще всего лошадей казаками состоятельными. Происходило это, как правило, при формировании полков на военную службу за пределы войска. В отличие от взяток куренным атаманам подобная практика была вполне официальной и отсрочку от службы давало войсковое руководство. Опять же, вместо этих, получивших льготу казаков, куренные атаманы должны были выставить других.

В 1811 г. формировалась Черноморская гвардейская сотня. 79 лейб-гвардейцев уехали на службу на чужих лошадях. О казаках, отдавших своих лошадей, атаман Бурсак писал Войсковой канцелярии следующее: "Оные казаки за такое вспомоществование желают быть уволенными, на известное время, которое определит начальство, от службы" [24, л.1].

Следует отметить еще два аспекта наемничества в Черномории. Замену личной службы поставкой наемника широко практиковали не только рядовые казаки, но и чиновная старшина. В.А.Голобуцкий отмечал, что характер обязанностей наемников, служивших за старшин, уяснить трудно [2, 167]. Действительно, наемник не мог выполнять обязанности сотника или кордонного начальника; по документам его функции не прослеживаются. Возможно, наемников выставляла так называемая сверхкомплектная старшина, т.е. люди, получившие чины, но не имевшие конкретной должности. Правом поставки наемников пользовались не только богатые или просто имущие люди, но и "бездомовная сирома". Это еще один довод против резкого бескомпромиссного разграничения хозяев и наемников по принципу: богатый - бедный, чиновный - рядовой. Сам В.А. Голобуцкий отмечал, что решимость бедного казака нести службу была "результатом безысходной нужды" [2, 163], а вовсе не стремлением ратоборствовать.

М.В. Покровский тоже писал о бывших крепостных, которые, достигнув известного уровня материального благополучия, стремились поскорее оставить военную службу [3, 85]. Механизм найма бедным бедного был прост. Молодые здоровые казаки выставляли вместо себя на службу малолетних, больных, престарелых, просто опустившихся людей, - тех, кто не мог или не хотел заработать себе пропитание тяжелым физическим трудом, а сами отправлялись на заработки. При правильном и здоровом образе жизни полученных денег хватало и на содержание наемника и на сколачивание определенного капитала [25, л. 1].

Возможен был и "торговый вариант". Беглый крестьянин Николай Иванов пришел в Черноморию в 1794 г., объявил себя вольным и записался казаком в Васюринский курень. В куренной слободе стал торговать вином секунд-майора Чепеги. Когда его нарядили на службу, он уже смог выставить конного наемника [26, л. 25].

Приведем одну характерную для той эпохи историю черноморского наемника. Некто Федор Верещенко прибыл в войско в 1794 г. и записался казаком куреня Каневского. Нанялся служить за Василия Верещаку (видимо, наемник записался в войско под фамилией хозяина) на Павловский кордон сроком на один год. Затем служил полтора года за Ивана Подмогильного на почтовой станции близ Тамани, полгода за прапорщика Деркача, потом за казака Васюринского куреня Федора Кириленко в Воронежском кордоне, откуда вскоре сбежал. Вернулся в куренное селение и, не говоря о побеге, получил от атамана "письменный вид" на заработки. Проработав 4 месяца, нанялся на службу за казака Роговского куреня Василя Савченко, жившего в Екатеринодаре. Служил в карауле комиссии военного суда, учрежденной при Суздальском мушкетерском полку, откуда снова сбежал. Через некоторое время нанялся за казака куреня Ирклиевского на службу пешим за 17 руб. в главный Екатеринодарский кордон. Здесь его опознал бывший хозяин Василий Савченко и отдал городничему [4, л. 324].

В связи с развитием и ужесточением военных действий на Кавказе наемничество в казачьих войсках становилось все более нетерпимым явлением. Высшее военное руководство пыталось с ним бороться. 27 ноября 1818 г. Херсонский военный губернатор граф Ланжерон на основании параграфа 69 воинского артикула предписал: "...чтобы казаки, состоящие на пограничном кордоне отнюдь не были спущаемы с оного, заменив место свое намником" [27, л. 401].

19 октября 1820 г. корпусный командир генерал А.П.Ермолов заявил: "Не потерплю злоупотребления, чтобы казаки с постов увольняемы были..." [27, л. 401]. Приказы о запрещении наемничества неоднократно рассылал и генерал-майор Власов. В 1819 г. войсковой атаман Матвеев издал приказ, второй и третий пункты которого гласили следующее: "Если нужда поставить наемника доносить мне рапортом с объяснением почему и ожидать моего разрешения. Наемник должен быть казаком сего войска" [28, л.22].

Приведенные ранее документы 20-х и начала 30-х гг. свидетельствуют о безрезультатности этих приказов. В 1827 г. в Черномории формировался 6-ой пеший полк для отправки во Владикавказ. Командующий в войске Черноморском генерал-майор Сысоев, осмотрев полк, был просто потрясен. "При обозрении людей, собравшихся на сборном пункте я нашел большей частию глухонемых и совершенных калек в разодранных рубищах ...[29, л.24]. Отобранные в поход казаки заявили, что они бедны, одиноки и "не могли равняться в подарках с богатыми, высланы в полки...
богатые и зажиточные остались в домах". Сысоев потребовал прислать других людей. Можно представить себе его удивление и негодование, когда на вторичном смотре полка он увидел тех же самых людей. По мнению В.А.Голобуцкого, положение изменилось к 40-м годам XIX в. [2, 171]. На службу стали привлекать всех казаков без исключения. Генерал Малиновский в приказе от 1 июня 1833 г. категорически запретил замену личной службы поставкой наемника или откупом. В ряде документов
более позднего периода (даже 60-х гг.) встречаются упоминания о наемниках, однако это уже единичные случаи. Таким образом, наемничество просуществовало в Черноморском войске почти полстолетия. Перейдя из Запорожского войска в виде сформировавшегося социального института, оно нашло в Черномории еще более питательную среду. С течением времени практика поставки наемников модернизировалась, видоизменялась в зависимости от социально-экономических условий и военно-политической обстановки.

Постепенно менялся и состав Черноморского войска, первоначально очень разношерстный в социальном и этническом плане. Новые поколения усваивали новую систему взглядов на воинскую службу. Разнородный конгломерат оформился в замкнутое военно-служилое сословие с несколько иной шкалой ценностей, с целым комплексом кастовых интересов, прав и обязанностей.


Примечания:
[1]. Щербина Ф.А. История Кубанского казачьего войска. Т.2. - Екатеринодар, 1913.
[2]. Голобуцкий В.А. Черноморское казачество. - Киев, 1956.
[3]. Покровский М.В. Из истории адыгов в конце XYIII- первой половине XIX века. Краснодар, 1989.
[4]. ГАКК (Государственный архив Краснодарского края). Ф.250. Оп. 1. Д. 52.
[5]. Дмитренко И.И. Сборник исторических материалов по истории Кубанского казачьего войска. Т.4. - Спб, 1898.
[6]. Короленко П.П. Черноморцы. - М-Спб, 1874.
[7]. Щербина Ф.А. Указ. соч.
[8]. ГАКК. Ф. 250.0п.1. Д.18-а.
[9]. ГАКК. Ф. 249. Оп.1. Д.360.
[10]. ГАКК. Ф. 261. Оп. 1. Д. 128.
[11]. ПСЗ. Собр.1. Т.25. - Спб, 1830. Ст.18597.
[12]. Дмитренко И.И. Указ. соч. Т.З. - Спб,1896.
[13]. ГАКК. Ф.250. Оп.1. Д.1.
[14]. Утверждение русского владычества на Кавказе. Ч.2. - Тифлис, 1904.
[15]. ГАКК. Ф.250. Оп.1. Д.55.
[16]. ГАКК. Ф.149. Оп.1. Д.397.
[17]. ГАКК. Ф.249. Оп.1. Д.418.
[18]. Шевченко Г.Н. Черноморское казачество в конце XVIII - первой половине XIX вв. - Краснодар, 1993.
[19]. ГАКК. Ф.250. Оп. 1. Д.59.
[20]. ГАКК. Ф.250. Оп. 2. Д.39.
[21]. ГАКК. Ф.249. Оп. 1. Д.426.
[22]. ГАКК. Ф.249. Оп. 1. Д.761.
[23]. ГАКК. Ф.261. Оп. 1. Д.128.
[24]. ГАКК. Ф.250. Оп. 1. Д. 205.
[25]. ГАКК. Ф.249. Оп. 1. Д. 656.
[26]. ГАКК. Ф.250. Оп. 1. Д. 3.
[27]. ГАКК. Ф.261. Оп. 1. Д.128.
[28]. ГАКК. Ф.184. Оп. 1. Д. 8.
[29]. ГАКК. Ф. 261. Оп.1. Д. 248.