«Темные пятна» Кавказской войны

Это произошло в ходе длительной Кавказской войны, продолжавшейся в течение 1817 - 1864 годов, когда вместе с Чечней в состав Российской империи влились отдельные районы горного Дагестана и Северо-Западного Кавказа. Об этих событиях написано немало книг. Среди них исследования историков, мемуары военных и представителей российского «просвещенного класса», различные хроники. Но «темных пятен» в истории Кавказской войны остается еще немало.

Необходимое вступление

В наше время политический и научный интерес к Кавказской войне актуализировался в связи с политической и геополитической конъюнктурой. Развал СССР, знаменитая фраза первого президента России Бориса Ельцина о том, что каждый народ России «может брать столько суверенитета, сколько захочет», затем последовавший провал административно-дипломатического урегулирования конфликта на Северном Кавказе и развязывание военных действий в Чечне. Это повлияло на историографию Кавказской войны, особенно на изображение ее «героев». У каждой стороны появилась своя «правда», хотя все обращались к одной и той же эмпирической основе, но делали противоположные выводы.

Если вывести за скобки манящие историков острые сюжеты многочисленных событий XIX века на Кавказе, то главные аспекты многоплановой проблемы «Россия-Кавказ» были сведены к поиску однозначного ответа на вопрос: «Россия присоединила Северный Кавказ или его завоевала»? Между тем, как считает известный современный кавказовед Владимир Дегоев, сложная, динамичная структура русско-кавказских отношений знала все: ненависть и приязнь, насилие и добрую волю, подозрительность и доверие, противоречия и компромиссы, откровенную глупость и искренние заблуждения. Поэтому такие отношения никогда не были только «одной войной» или только «идиллией многовекового сотрудничества». Фактически эти отношения охватывали самый широкий спектр, по сути еще малоизученные промежуточные формы и фазы. Чтобы убедиться в этом, достаточно полистать русские газеты того времени и обратиться к литературному наследию хотя бы Александра Пушкина, Михаила Лермонтова или Льва Толстого.

С одной стороны, упрощенный образ вечно «нападающих из засад горцев, описание многочисленных военных экспедиций русских войск, что создавало у современников событий Кавказской войны устойчивый стереотип «вечно бушующего Кавказа», подпитывало многолетнюю инерцию кризисного и конфликтного развития региона. С другой - не понятая и не оцененная до сих пор поэтизация горцев, чем занимались тот же Пушкин, Лермонтов, Толстой. Причем для них сам ход боевых действий – а горцы часто устраивали хорошо организованные сражения с русскими войсками - не являлся главным определяющим фактором в оценках.

«Оккупанты» или «поработители», как иногда пытаются представить действия русских войск на Кавказе, вряд ли нашли бы отражение у некоторых народов Кавказа в мифологии, выстроенной посредством соединения образов, взятых из произведений русских писателей. Достаточно, например, вспомнить слухи, циркулировавшие на Кавказе о писателе А.А. Бестужеве–Марлинском, который написал на Кавказе нашумевшие повести, среди которых «Аммалат-Бек» (1832) и «Мулла-Нур» (1836). Миф о Бестужеве-Марлинском связан с его таинственной гибелью-исчезновением. Горцы утверждали, что он «ушел от русских» и перешел на их сторону.

Тем не менее Бестужев-Марлинский продолжал владеть умами молодежи того времени. А.Л. Зиссерман, кавказовед и военный историк того времени, прослуживший на Кавказе четверть века, писал: «Мне было 17 лет, когда, живя в одном из губернских городов, я в первый раз прочитал некоторые сочинения Марлинского… Чтение это родило во мне мысль бросить все и лететь на Кавказ, в эту обетованную землю, с ее грозной природой, воинственными обитателями, чудными женщинами, поэтическим небом, вечно покрытыми снегами горами и прочими прелестями, неминуемо воспламеняющими воображение…».

Или Михаил Лермонтов, творчество которого тоже связано с Кавказом. Кавказцы хорошо знают его произведения, часто цитируют его стихи, посвященные Кавказу.11 июля 1840 года поручик Тенгинского полка Михаил Лермонтов в составе отряда генерала Галафеева во время похода в Чечню принимал участие в стычках с горцами. Сохранился «Журнал военных действий» отряда Галафеева, свидетельствующий о точности описания похода Лермонтовым. В журнале отмечается «отменное мужество», хладнокровие и храбрость поручика Лермонтова, представленного за бой на Валерике к награде. Однако Николай Первый это представление не утвердил. Миф о Лермонтове, бытующий на Кавказе, говорит, что перед боем поручик Лермонтов надевал ярко-красный башлык, а горцы уговаривались не стрелять во всадника в багряном башлыке, потому что это был Поэт. Этот миф широко известен на Северном Кавказе и даже породил ряд современных литературных произведений, в основе которых образ «всадника в багряном башлыке».

Еще один миф, связанный с Лермонтовым. Рассказывают, что осенью 1993 года, когда отношения между Кремлем и провозгласившей независимость Чечней обостряются до предела, республика получает новое имя – Ичкерия, что повергает чеченцев в шок и недоумение. Самоназвание чеченцев «нохчи». Название стране дал генерал Дудаев, который очень любил Лермонтова, многие стихи его знал наизусть.

Легендами окружены уход и последние дни Л.Н. Толстого. Кавказцы убеждены, что в своей последней поездке Толстой направлялся во Владикавказ, откуда предполагал отправиться в те места, где прошли лучшие годы его юности, где он состоялся как писатель и где был счастлив, чтобы именно там закончить свои дни.

Возьмем еще один срез исторической информации. На фоне победных реляций о боевых сражениях в ходе Кавказской войны выделяются работы двух авторов: «Мнение о способах, коими России удобнее можно привить к себе Кавказских жителей» (1858) Н. Мордвинова и «О сближении горцев с русскими на Кавказе» (1859) С. Иванова. По мнению этих двух авторов, Россия должна проявлять больше внимания к местным особенностям и способствовать интенсивному развитию культурных и экономических связей с народами Северного Кавказа. Они должны практически почувствовать в своей повседневной жизни «выгоды цивилизованной жизни», что послужит позитивному восприятию «русских не как грозных победителей, жаждущих войны, ищущих кровопролития, но как нации, заботящейся об улучшении их состояния. Эти сближения могут послужить началом образования края и значительно облегчить военные операции, и даже иногда устранить печальную их необходимость». Это обстоятельство представлялось неоспоримым даже в самый разгар Кавказской войны. Если бы удалось тогда реализовать новые привлекательные методы хозяйствования и экономического благополучия вместо избранной доктрины постоянного военного давления, то ситуация и события на Кавказе развивались бы по иному сценарию, что позволило бы избежать бессмысленных жертв с обеих сторон, бесконечных жертв с обеих сторон.

Проект Павла Первого

Во времена Екатерины Второй Российская империя закрепила свои позиции на Черноморском побережье Крыма и в Новороссии. Вдоль Кубани и Терека в конце XVII века прошла пограничная линия. Ее охраняли селившиеся здесь с XVI века казаки, усиленные несколькими крепостями (такими, как Кизляр с 1735 года, Моздок — с 1763-го) и укреплениями. Современные историки называют такую границу «контактной зоной». Для более эффективного управления краем была проведена административная реформа, по которой в 1785 году образовано Кавказское наместничество, включавшее в себя Кавказскую (имеется в виду Северный Кавказ) и Астраханскую области. Первым наместником края стал фаворит Екатерины Второй князь Г.А. Потемкин.

Укрепление России на Северном Кавказе вело к росту пророссийских настроений среди местных народов. При этом инициатива стратегического партнерского взаимодействия исходила не только от русских, но и от различных народов Кавказа.

Осенью 1796 года скончалась императрица Екатерина Вторая. На престоле ее сменил Павел Первый. Свои принципы действий на Северном Кавказе он изложил в ряде рескриптов командующему Кавказской линией генералу Ивану Васильевичу Гудовичу. В одном из них, от 5 января 1797 года, были поставлены следующие задачи: 1. Обеспечение безопасности границы по Линии. 2. Горские народы, «к Линии прилеглые или подручные», — «удерживать в кротости и повиновении ласкою, отвращая от них все, что служит их притеснению и отягощению». 3. Защищать Грузию, удерживать ее в «согласии и единодушии с владельцами и областями к России более приверженными». Цель союза Грузии и горцев — создание в будущем из пророссийски настроенных «владетелей» сильного и способного бороться без помощи России против внешних врагов «федеративного государства, зависящего от Российского Императора яко Верховного Государя и покровителя, не требуя от них ничего, кроме верности». 4. Содействовать русской торговле. 5. Не давать Османской Порте подозрения, что «мы ищем поводов к ссорам».

В планы Павла Первого не входило военное покорение региона. Император пытался совершить переход к выстраиванию на Кавказе новой геополитической конфигурации, перенося «главный центр тяжести» из Грузии на Северный Кавказ с прицелом на создание между Российской империей и Персией буферного конфедеративного государства. По отношению к Кубанской (пограничной) линии рескрипты императора Павла предписывали надежную охрану границ по Кубани и отражение набегов «закубанцев, подвластных Османской Порте». При этом строго оговаривалось, что без личного разрешения императора войскам не разрешалось переходить Кубань для преследования горцев: наказывать их можно было только на российской стороне границы.

Новая внешнеполитическая доктрина Российской империи полностью устраивала Персию и Османскую империю. Не случайно 23 декабря 1798 года между Россией и Турцией был заключен «союзный и оборонительный» договор на 8 лет. С конца 1798 года Порта больше не возмещала убытки от хищений закубанцев. Ее войскам разрешалось переходить Линию по Кубани для преследования горцев, напавших на пределы России, «без высочайшего разрешения».

Аналогичный договор готовился к подписанию и с Персией. Таким образом, Павел Первый во главу угла своей кавказской политики поставил принцип сохранения статус-кво на Кавказе и территориальную целостность Персии и Османской империи. Тем не менее все попытки проявления миролюбия императора наталкивались на противодействие некоторых лиц из его ближайшего окружения, выступавших в роли лоббистов закавказских христианских народов. В Петербург прибыл посол Ираклия Второго Герсеван Чавчавадзе. Он «убеждал и умолял» императора взять под свое покровительство Грузию и ее народ, которому «грозит полное исчезновение». 18 января 1801 года Павел Первый издает Манифест о присоединении княжеств Картли и Кахетия к России. Но ратификацию этого документа он обуславливает своеобразным референдумом грузин (подтверждение Манифеста грамотой за подписью царя и духовенства, представителей знатных родов). Провести эту акцию в Грузии не успели: в ночь с 11 на 12 марта 1801 года Павел Первый был убит. Вскоре умер и сын Ираклия Второго Георгий Двенадцатый.

В этой связи отметим одно обстоятельство. Почти все историки единодушно приписывают организацию заговора против императора Павла Первого англичанам, исходя из того, что он сближался с революционной Францией, особенно с Наполеоном Бонапартом. На европейском направлении это было действительно так. Но на кавказских рубежах желание Павла Первого определиться со статус-кво и начать выстраивать «Кавказскую конфедерацию» без вооруженного русского присутствия в Закавказье устраивало англичан. Тогда кого же это не могло устроить?

Начнем с того, что еще во времена Екатерины Второй многочисленные послы Грузии и армянских меликств (мелкие княжества) Карабаха заваливали князя Г.А.Потемкина, да и весь официальный Петербург геополитическими проектами о возможности укрепления России в Закавказье и захвата под свой контроль торговых путей, идущих из Индии в Европу. В Санкт-Петербург доставлялись различные «аналитические записки». Например, греческий митрополит Хрисанф Неопатрасский, «бывший в Турции, Персии, Армении, Бухарии, Хиве и в Индии», представил в 1795 году генерал-фельдцейхмейстеру князю Платону Александровичу Зубову подробный доклад о «плодородии, богатстве, народонаселении тамошних стран и о возможности покорения их, при успехах Российских в Персии». То есть Россию подталкивали к военной конфронтации с Персией и Османской империей.

И не только это. В Зимнем дворце располагали сведениями о том, что царь Картли и Кахетии Ираклий Второй не ограничивал свою дипломатическую активность только «северным» направлением.Через своих послов он старался сохранить мир со Стамбулом и Исфаганом, полагая, что в случае войны между этими державами он приобретет возможность для решения своих собственных задач. Поэтому, как пишет современный исследователь Владимир Дегоев, Ираклий Второй намеревался глубже втянуть Россию в грузинские и закавказские проблемы и с ее помощью значительно расширить свои владения и прочно укрепиться политически. Но протекторат над Грузией, тем более в том виде, в каком он представлялся Ираклию, не входил в планы Екатерины Второй. Не соблазняли ее и проекты по созданию Грузино-армянского царства, которые активно лоббировали в Зимнем дворце известные к тому времени в Индии и в Европе армянские предприниматели. Тем более, что они с этими проектами они носились не только в России. Сохранились материалы дипломатической переписки, в которых утверждается, что «кавказские христианские эмиссары» одновременно пытались убедить Стамбул и Исфаган в своей возможности распространить влияние на подконтрольный России Северный Кавказ в виде создания нового «буферного государства».

Хотя эти идеи так и не удалось претворить в жизнь, реальным результатом такой политики стало то, что Северный Кавказ к концу XVIII века превратился в один из «сообщающихся геополитических сосудов». Это было одним из важнейших обстоятельств, предопределивших ход дальнейшей политики России в этом регионе мира. Более того, политика «балансирования» на Кавказе создавала и для России немало проблем. С одной стороны, в Европе ее обвиняли в проведении экспансионистской внешней политики на Кавказе, используя в своих интересах христианские народы. С другой - отказ Петербурга поддерживать идею царя Картли и Кахетии Ираклия Второго о «Великой Грузии» (Северный Кавказ, Картло-Кахетия, Имеретия, Гянджинское, Ереванское, Нахичеванское, Карабахское ханства, Ахалцихский пашалык) служил поводом обвинить Россию в «предательстве христианских интересов».

Но как бы то ни было, 24 июля 1783 года был подписан Георгиевский трактат Российской империи с объединенным грузинским царством Картли-Кахетией о переходе Грузии под протекторат России. По договору царь Ираклий Второй признавал покровительство России и частично отказывался от самостоятельной внешней политики, вменял в обязанность своих войск службу российской императрице. Но когда началась очередная русско-турецкая война (1787 - 1791), Ираклий Второй пошел на сепаратные переговоры с турками и тем самым нарушил основные «артикулы» Георгиевского трактата. В итоге Россия вывела свои войска из Картли-Кахетии, чем воспользовался в 1795 году шах Персии Ага-Мухаммед-хан, совершивший грабительский поход на Тифлис.

Когда все же началась Кавказская война?

30 марта 1801 года Указом Александра Первого находившийся при Павле Первом в опале Валериан Зубов, через которого поставлялись в Санкт-Петербург записки Хрисанфа, был назначен одним из 12-ти членов Негласного Совета. В начале 1801 года он подал императору Александру обстоятельную записку под названием: «Общее обозрение торговли с Азиею». В ней он излагал план, как овладеть торговлей с Персией и Индией. «Для обеспечения наших границ и безопасности торговли необходимо укрепить Грузию и занять пространство между нею и Каспийским морем до Баку, для исправления нашей кавказской границы», - утверждалось в этом документе. Далее: для персидской торговли «лучшим центром» определялся Баку, «окрестности которого изобилуют нефтяными ключами и превосходной каменной солью». Оттуда – рукой подать и до Персидского залива. Одним словом, Зубов, указывая на то, что «в войне с Персией Екатерина Вторая руководствовалась только желанием основать нашу торговлю», рекомендовал Александру Первому готовиться к войне именно с Персией. Один современник в этой связи писал: «Предложенные меры, возложенные на человека, облеченного достаточными полномочиями, могут быть испытаны без ружейного выстрела, если бы шеф присоединил к талантам знание этой страны, столь мало доступной, и уменье обходиться с азиатами. Не в упрек сказано, таким человеком не может быть Кнорринг, а Валериан был бы человеком дела».

В окружении Александра Первого началась борьба. С одной стороны, шагом в сторону «федерализации Кавказа» явился договор 1802 года при посредничестве России между некоторыми дагестанскими и азербайджанскими обществами. В эти годы деятельность армии ограничивалась строительством приграничных военных укреплений Кавказской линии и пресечением набегов горцев. С другой стороны, дело шло к войне с Персией, как и планировал Зубов.

В 1802 году в Тифлисе появляется генерал Цицианов. Именно с этого периода некоторые историки начинают отчет первого этапа Кавказской войны, поскольку Цицианов, выступая под флагом России, фактически стремился осуществить идеи «воссоздания Грузинского царства». Поэтому главные свои военные усилия он направил на борьбу с азербайджанскими ханствами, что и привело к русско-иранской войне 1804 - 1813–х годов. На этом этапе азербайджанские ханства, сама Персия, тесно связанные разными нитями с северокавказскими вольными горскими обществами, стали организовывать движение сопротивление в тылу русской армии, на Северном Кавказе. В декабре 1802 года, вскоре после приезда на Кавказ, Цицианов писал канцлеру Александру Романовичу Воронцову; «Ваше сиятельство изволите мне приказывать, чтобы я сказал свой образ мыслей о принимании горцев и персидских ханов в подданство. Во исполнение чего имею честь доложить со всею откровенностию и усердием к службе. Подданство вообще ханов и горских владельцев есть мнимое; поелику оно не удерживает их от хищничества и притеснения торговли. Итак, чем менее подданства, тем менее оскорбления достоинству Империи».

В 1804 году главнокомандующий писал Ибрагим-хану Карабахскому: «Письмо ваше, ни малейшего существа дела в себе не заключающее, но коварной души персидской образ являющее во всей полноте, я получил... и вы за таковую персидскую политику кровью своей заплатите».

Дело дошло до того, что сам Александр Первый в 1806 году, говоря о проведении тактики сдерживания на Северном Кавказе, употребил термин «война». В инструкции Главнокомандующему от 1806 года император пишет: «С горскими народами вести войну по-прежнему: сохраняя возможную бдительность для отражения их наглостей, соразмеряя, однако же, наказание с преступлением, поскольку война есть обыкновенный их образ жизни. Единственный способ, могущий быть действенным и полезным против горских народов, состоит в том, чтобы, довольствуясь наружными знаками их подданства, стараться удержать их в блокаде».

Таким образом, для русской армии на Кавказе образовалось два фронта: с Персией и борьба с горскими народами. Причем движение горцев стало еще более ожесточенным после подписания в 1813 году с Персией Туркманчайского договора, по которому к России отошли некоторые азербайджанские ханства. Тогда, как свидетельствует историческая хроника, «набеги горцев на русские селения стали невыносимыми». Не случайно именно к 1813 году относится организация первой карательной операции русских войск против горцев, хотя в том же году император приказал генералу Ртищеву попытаться изменить тактику, «стараться водворять спокойствие на Кавказской линии дружелюбием и снисходительностью».

Но из этой затеи ничего не вышло, поскольку давала знать о себе «технология сообщающихся сосудов». В результате правительство стало переходить на Северном Кавказе от системы «косвенного управления через местных князей и феодалов» к установлению прямого правления.

Система Ермолова

Когда в 1816 году расположенные на Кавказе войска были сведены в отдельный Кавказский корпус и главнокомандующим вместо генерала Ртищева был назначен А.П. Ермолов, то в истории Кавказа начилась «ермоловская эпоха». Она, даже по замечанию современников, обещала длительную и кровавой войну. Ермолову были предоставлены немалые полномочия: помимо губернаторства он выполнял поручения чрезвычайного посла в Персию, командовал отдельным грузинским армейским корпусом. Прибыв в Тифлис, Ермолов сразу занялся обустройством вверенного ему края. В ноябре 1817 года он предоставил Александру Первому детальный план своих действий. Ермолов предполагал в первую очередь возвести укрепленную линию по реке Сунже, а в междуречье Терека и Сунжи поселить казаков и ногаев. Тем не менее Ермолов не определял так называемый «северокавказский фронт» в качестве главного для кавказской политики России. Он был уверен, что победы в войнах с Персией и с Османской империей оставят Северный Кавказ в глубоком «русском тылу», что ускорит процесс интеграции вольных горских сообществ в общероссийское политическое, экономическое и культурное пространство. Причем всю кампанию Ермолов намеривался закончить в 1820 году. Александр Первый одобрил ермоловский план, и 22 июня 1819 года русскими была заложена крепость Грозная. Такая доктрина продвижения на Кавказе в дальнейшем и получила громкое название «система Ермолова». Но она, помимо «комбинированного давления» на горцев, неизбежно вела к серии русско-иранских и русско-турецких войн, что открывало немалые возможности для участия в «кавказской игре» ряду европейских государств, в первую очередь Англии и Франции. Вскоре это стали понимать и в Санкт-Петербурге. Сам Ермолов по этому поводу впоследствии писал: «После войны Отечественной, оконченной самым блистательным оборотом дел, занятием Парижа и смирением Франции, покойный Император, почти ежегодно появлявшийся на конгрессах, где влияние его было могущественнейшее, не мог не скрывать, что Кавказ вмещал народы непокорствующие его власти и дерзающие оказывать ей противоборствие. И потому все, что я делал, покрывалось полною безгласностью и можно сказать тайною. ...Удобно было происшествия на Кавказе сохранить в неизвестности, а самого меня покрыть мраком... Иностранные журналы не только не были язвительны, но даже молчали». Но дело было не в этом. Сменивший на престоле Александра Первого император Николай Первый ставил перед собой иные внешнеполитические задачи. Поэтому он 9 апреля 1827 года отозвал генерала Ермолова из Тифлиса. Но вырваться из «кавказского лабиринта» ему так и не удалось при жизни. Война в этом регионе империи продолжалась еще не одно десятилетие.